Из под асфальта растет трава. Цветы из асфальта

Ты ещё не видел чуда?
Никогда не видел чуда?
Вот беда - не видел чуда!
Так сходи и посмотри.
Ты увидишь просто чудо,
Удивительное чудо:
Там, где магазин «Посуда»,
Возле дома номер три,
Сквозь асфальт у перекрёстка
Пробивается берёзка.
(Роман Сеф)

Тебе наверняка приходилось видеть , когда посреди асфальта появляется робкий росток травы, молодой побег деревца или зацветает цветок. Остановись на миг и подумай, какая сила заставляет слабое растеньице пробираться сквозь твердую почву и ломать камень.

А может, росток вовсе не пробивал асфальт, а удачно воспользовался уже имеющейся трещиной, чтобы вылезти наверх? А вдруг это ветер занес семя в асфальтовую щель, и оно, застряв там, нашло достаточно земли и влаги, чтобы прорасти? Или все же «маленький Геркулес» сам поднял каменную глыбу?

Чтобы разобраться в этом, отметим, что семена могли прорасти, попав на заасфальтированный участок дороги различными способами:

1. С помощью ветра. Так размножается одуванчик, тополь, клен, подорожник. На обочинах дорог всегда достаточно пыли - ее хватает, чтобы там поселился кустик какого-то небольшого растения.

2. Зацепившись за шерсть животных, перья птиц или одежду людей, вместе с грязью на шинах машин и т. д. (например, колючие соцветия лопуха).

3. Путешествуя в пищеварительных системах животных и птиц (калина, шиповник, дуб).

Семена могут «пробить » асфальт и снизу, если:

1. Растение размножается с помощью корневищ (пырей, молочай лозный, подорожник).

2. Семена попали под асфальтовое покрытие во время ремонта дороги, тем более, если они обладают способностью «консервироваться» и всходить через несколько лет после того, как их накрыл асфальт и в нем появились трещины.

Интересно! Из одного цветка василька синего вызревают до 1500 семян. В сухом состоянии они сохраняют всхожесть от трех до десяти лет. Такие же свойства имеют семена женьшеня, ятрышника, ландыша. Находясь в почве, они создают естественный банк семян и ждут благоприятных условий (дефектов в асфальте - почему нет) для прорастания.

Однако 10 лет - далеко не предел. В Маньчжурии известен случай прорастания семян лотоса, которые пролежали несколько сотен лет в глубоких илистых слоях почвы.

Тебе уже, наверное, не терпится узнать, какая магическая сила толкает крошечный росток на подвиги? Отвечаю - давление жидкости внутри клеток.

Попадая в теплый влажный грунт, насыщенный кислородом, семена активно поглощают воду и набухают. Всасывание воды происходит с огромной силой. К примеру, дурнишник поглощает воду с давлением 1000 атмосфер.

Затягивание воды из влажной среды (почвы) внутрь сухого семена или клеток ростка называется осмосом .

Вследствие увеличения количества воды, в клетках растения возникает гидростатическое давление, которое делает его упругим и стойким. Ботаники называют это давление тургор (в переводе с латинского - «наполнение»).

Именно тургор поддерживает листья и стебель растения, наделяя его твердостью и прочностью. Вот почему росток становится настолько смелым, что может даже проломить асфальт, а его корни легко пробиваются сквозь твердую землю и камни. Когда же уровень тургора снижается, растение увядает.

Благодаря огромному внутреннему давлению - тургору - обычные шампиньоны становятся настолько упругими, что могут разрушить не только асфальт, но и, к примеру, цементный пол складов. Гифы некоторых грибов легко разрушают тонкие мраморные и золотые пластинки.

Семена часто хитрят, используя различные способы, чтобы быстрее прорасти и крепче ухватиться за землю. Когда другие семена послушно ждут, пока дождь затянет их илом или кто-то невзначай втопчет их в почву, семена овсюга и ковыля, будто сверло, самостоятельно зарываются в землю и пускают корешки.

Росток кукурузы легко прорезает землю плотно свернутыми листочками. А корень тем временем устремляется вглубь. Бобовые прорастают, согнувшись пополам, будто хотят удвоить силу стебля. А росток клещевины даже образует петлю, чтобы поднять комок земли «над головой».

Проросшие семена ведут себя, как клинья: находят слабые места в почве, давят на них и раздвигают частицы земли. Чем толще становится стебель, тем шире трещина.

Любопытно, что человечество использовало клин еще в глубокой древности. Бронзовые клинья применяли древние египтяне, чтобы отколоть каменные глыбы для строительства пирамид.

Также известно использование деревянных клиньев. Один из таких забивали в камень и поливали водой, пока не разбухнет. Мокрое дерево давило с такой силой, что просто разрывало породу. Тебе это ничего не напоминает? Правильно, так же ломает камни и росток, который стремится вырваться из-под земли.

Вот мы и узнали, как хрупкий росток пробивает твердь. В конце лишь хочется добавить, что при подготовке материала ни одно асфальтовое покрытие не пострадало. =)

У Лёльки есть тайна! Нет, не какая-то там детская тайна, когда «по секрету всему свету», а самая настоящая с а к р а л ь н а я.

Это слово - «сакральная» она услышала от своего папы. Папа любит умно выражаться, он же полиглот. Мама так его называет. А какой папа поли-глот, если он глотает не поля, а книжки? Было бы правильным его называть «книгоглот».
Папа говорил, что если у тебя есть какая-то тайна, которую ты никому не можешь доверить, то она – сакральная.
- Совсем-совсем никому?! – удивилась Лёлька. – И даже тебе и маме?!
- Совсем никому! - серьёзно ответил отец, пряча в уголках глаз смешинку. - В этом и заключается её сакральность, значит - закрытость. А если такую тайну кому-то рассказать, то она тут же умрёт, исчезнет. Её надо хранить глубоко в душе.

Странные эти взрослые! Что-то говорят, а чего-то не договаривают, а ты поди разберись что к чему. О том, что душа является хранителем секретов и тайн, папа сказал. А как их прятать в этой душе, и где она находится, ничего не объяснил.
«Душа – это же не карман, - рассуждала Лёлька, возвращаясь с папой домой из детского сада. - Где я должна искать эту невидимую душу, и как там можно что-то спрятать – непонятно». Но раз папа сказал, так тому и быть.
И Лёлька прятала свою тайну глубоко в душе, чтобы сохранить ей жизнь. Даже своим молчаливым друзьям, которые умеют хранить секреты: одноглазому плюшевому мишке, серому зайцу и кукле Кате, она ничего не рассказывала, боясь, что кто-то случайно подслушает.
Это обстоятельство её очень сильно огорчало, - тайну удержать в себе очень трудно. Она гложет изнутри, не даёт спокойно жить, так и пытается вырваться наружу. Ну, просто нет никаких сил носить её в себе! А Лёлька её не просто носила, а «вынашивала». Это слово она услышала от своей мамы, когда они шли в магазин за продуктами.
- Мама, - спросила она, оглядываясь на беременную женщину, которая проходила мимо, тяжело переваливаясь с боку на бок, - почему у тёти такой большой живот?
- Она вынашивает ребёнка, - ответила мать, искоса бросив взгляд в сторону.
- А зачем его вынашивать?
- Чтобы он подрос и набрался сил. А иначе он родится совсем маленьким и слабеньким, поэтому может умереть.
- А как ребёнки попадают в животик? – спросила Лёлька и, взглянув на мать, увидела, как та вспыхнула и быстро отвернула лицо.
- Маааам, ну как? Расскажи!
- Это - тайна под семью замками, - выпалила мама скороговоркой. - У тебя есть тайна, вот и у меня есть!
Это обстоятельство несколько озадачило Лёльку. Если все будут всё скрывать друг от друга, так жить будет совсем неинтересно.
- Маааам... Давай - «мах на мах»! Ты мне расскажешь свою тайну, а я тебе - свою.
- А ты не боишься, что твоя тайна умрёт, если ты расскажешь о ней? – хитро прищурившись, спросила она.
- Умрёт… - печально вздыхает Лёлька. Ей совсем этого не хотелось, но и мамину тайну узнать было очень любопытно. Что делать? И она решила выяснить всё у папы.

Забежав в квартиру, она обрадовалась - папа уже был дома! Вот у него всё можно спрашивать, не раскрывая свою тайну. Тем более, что он книгоглот. А книгоглоты знают всё! Она вскочила к нему на диван и, обняв, прижалась щекой к его плечу.
- Папа, скажи: откуда берутся дети?
Отец, продолжая читать газету, ответил:
- Из животика мамы.
- А как они туда попадают?
Папа, почему-то, растерялся так, что выронил из рук газету. Он наклоняется и долго поднимает её с пола.
- Ну-у… понимаешь, малыш, на небе очень много ангелочков, - начал он, наконец подняв злополучную газету. - Они невидимые: ангелы нас видят, а мы их нет. Так вот, когда папа с мамой очень сильно любят друг друга, то ангелочек прилетает в животик мамы. Там он живёт и растёт целых девять месяцев. А если у ангелочка на небе есть любимые друзья, с которыми он не хочет расставаться, то могут в животик залететь сразу и два ангелочка, а иногда даже и три. Из них получаются маленькие человечки, это - новорождённые малыши.
- Я тоже раньше была ангелочком?
- Конечно!
Лёлька подумала и уверенно заявила:
- Хорошо, что меня не в капусте нашли и не аист принёс.
Папа удивился:
- Почему хорошо-то?
- Ну... если бы меня нашли в капусте, то я была бы «найдёнышем». А если бы аист принёс, то я была бы «подкидышем».
- Ну да! А так получается: ты у нас ангел во плоти, - сказал папа и громко расхохотался. Она тоже рассмеялась. Её обрадовало и то, что она ангел - а это очень приятно - и то, что узнала мамину тайну, не раскрыв свою.
Сколько ещё ей вынашивать эту тайну, Лёлька не знала. Как вдруг её жизнь изменилась так, что было уже не до тайн. Вернее, тайна осталась, никуда не делась, но спряталась очень-очень далеко до поры до времени.

В доме была какая-то непривычно напряжённая тишина. Лёлька это сразу почувствовала. А когда папа пришёл домой, то они с мамой о чём-то долго разговаривали на кухне за закрытой дверью.
Они всегда так делали, когда им надо было посекретничать. А это очень обидно! Взрослые почему-то не понимают, что ребёнок тоже член семьи, и семейные дела надо обсуждать всем вместе. Лёлька надула губы и ждала, когда они, наконец, насекретничаются. В конце концов, она не выдержала и на цыпочках подкралась к кухонной двери.
- Ты не должен был подписывать этот приказ! – сдавленным голосом почти прокричала мама.
- Я боевой офицер! – услышала Лёля папин твёрдый голос. – Ты знала за кого шла замуж.
- Я шла замуж за защитника Отечества. А на наше Отечество никто не нападает! Почему ты должен проливать кровь за чужой кишлак… или, как его там – аул?! Зачем тебе нужен этот Афган?!
- Это - интернациональный долг… - голос папы вдруг смягчился. – Успокойся, дорогая! Всё будет хорошо! Ты не успеешь заметить, как я вернусь…
Лёлька заглянула в щелочку в двери и увидела, как мама с папой целуются. «Помирились!» – облегчённо вздохнула она. Но тут услышала такое, что чуть не свалилась возле двери на пол.
- Мы же с тобой мечтали, что родим ещё и сына, - услышала она мамин тихий голос. - А теперь… не знаю суждено ли нашей мечте сбыться.
Лёлька, испугавшись, что дверь неожиданно откроется, и родители её застукают в позе любопытной Варвары, подслушивающей чужие разговоры, тихонечко удалилась в большую комнату.
«Вот так-таааак! – удивлённо размышляла она, забравшись с ногами на диван. – Мама хотела родить папе сына, а мне братика и никому ничего об этом не сказала!». Она закрыла глаза и представила, как мама ходит с большим-большим животом, переваливаясь с боку на бок, как уточка. «Жаль, что ангелочек не залетел маме в животик, - печально вздохнула Лёля. - У меня был бы братик, и я бы с ним играла, гуляла, кормила бы его с ложечки. Это намного интереснее, чем кормить молчаливых кукол».
Но сейчас было не до этого. Из подслушанного разговора она поняла, что папа уходит на войну. Военные на то и военные, чтобы воевать. Но там взрываются бомбы, гадко свистят пули, и даже иногда убивают. А вот это уже не шутки!
Лёлька с самого младенчества, как себя помнит, терпеть не могла фильмы про войну.

Однажды они с папой сидели на диване и смотрели по телевизору какое-то кино. Прямо на неё, страшно громыхая и лязгая гусеницами, шёл немецкий танк со свастикой.
И тут танк, повернув к ней своё дуло, каааааак бабахнет, да прямо в Лёльку! Она вздрогнула, и с расширенными от ужаса глазами наблюдала, как из дула пушки пошёл дымок, а на землю попадали окровавленные люди. Она как закричит: «Мааааама!!!», и тут покрывало на диване стало мокрым.

С тех пор Лёля не смотрит фильмы про войну, и даже ничего о ней слышать не хочет.
«Никогда не выйду замуж за военного! Даже если он будет очень красивым, и даже если он шоколадками меня задарит или самыми дорогими игрушками, всё равно не пойду за него. Не хочу, чтобы он на войну уходил. Правильно, что мама ругается на папу. Я бы тоже ругалась». Она схватила мишку, который лежал забытый в углу дивана, и прижала к себе.

В комнату вошёл отец. Он был непривычно сосредоточен, и не взглянув на дочь, достал из шкафа большую дорожную сумку и стал складывать в неё свои вещи.
- Паааап, - тихо позвала Лёля, - ты уезжаешь?
- Что?.. - растерянно заморгал отец глазами. - Да, малыш, уезжаю.
- Надолго?
- Думаю, нет.
- Пап, а зачем ты меня обманываешь? Если ты уезжаешь ненадолго, то берёшь с собой только маленький чемоданчик - дипломат.
- Да… ты права, в этот раз меня дольше не будет... Но я постараюсь вернуться, как можно скорей.
Он достал из комода электрическую бритву и, свернув шнур, уложил её в коробку.
- А куда ты уезжаешь? – продолжала допытываться дочка.
- В командировку.
Лёля знала, что такое «командировка». Папа не однажды покидал дом, и мама в таких случаях всегда ходила грустная и тяжело вздыхала: «Ох, уж эти его командировки. Как они мне надоели!».
Но раньше они из-за этого не ругались, и папа не ходил такой растерянный. А тут… то сложит вещи, то вытащит, то что-то ищет и перекладывает.
- Пап, а куда в командировку?
- Далеко…
- А куда далеко? – не унималась она.
- Я не могу тебе этого сказать.
- Военная тайна? – догадалась Лёлька.
- Да, малыш, военная тайна, - ответил отец, вспомнив, что забыл положить в сумку полотенце. - Ты не знаешь, куда мама положила моё любимое полотенце? Ну то, что в голубую полоску.
Лёлька поднялась с дивана и отправилась на кухню:
- Сейчас у мамы спрошу.
Ей не терпелось выяснить, почему мама не выходит из кухни, и отчего там так тихо? Она открыла дверь и подошла к кухонному столу. Мама месила тесто. «Наверно, хочет папе в дорогу пирогов напечь», - подумала Лёля и собралась было спросить у неё, где полотенце, как увидела на её ресницах капельки слёз. Это было очень странно!

Мама никогда не плакала, даже когда папа уезжал надолго. А тут с ресниц: кап-кап… кап-кап. Слезинки сначала накапливались, потом запутывались в длинных ресницах и, когда уже становились совсем большими, как блестящие и прозрачные бусинки, падали прямо на тесто.
Мама плакала молча. Как так получается?! Когда Лёлька была чем-то сильно огорчена, то плакала взахлёб, вслух, чтобы все слышали. Так слаще плачется. А чтобы вот так, молча… это намного тяжелей и горше.
- Мам, - тихо окликнула она. - Папа не может найти своё любимое полотенце. Где оно?
- А! – спохватилась мать и ответила невпопад. – Мы сейчас пироги будем есть.
Но Лёльке совсем не хотелось есть пироги с мамиными слезами. С капустой или с картошкой, ещё куда ни шло. Но только не со слезами! «Вот зачем взрослые ссорятся, а потом ходят расстроенные и плачут?», - у неё тут же защипало в глазах и пропал аппетит.
- Папа спрашивает: где его любимое полотенце?
- На верхней полке шкафа, - услышала она в ответ.
- В шкафу, на верхней полке, - передала мамины слова Лёля отцу, сидевшему на диване с поникшими плечами.
Она присела рядом с ним:
- Пап, а почему мама плачет?
- Потому что ей не хочется, чтобы я уезжал.
- Ну ты же вернёшься? – спросила она, глядя своими огромными серыми глазами на отца.
- Да, конечно, малыш… я обязательно вернусь, - ответил он и крепко прижал дочку к себе. – Где-то через месяц…
Она стала считать дни после отъезда отца. Мама объяснила, что месяц это - тридцать дней. Каждое утро Лёлька бежала к настенному календарю и зачёркивала по одной цифре, а потом они вдвоём с мамой считали сколько ещё осталось.

Ждать папу было невыносимо трудно! Чтобы время бежало скорее, его надо подогнать. Она где-то слышала, что время может тянуться долго, а может пролетать быстро. Это зависит от того, чем ты в это время занимаешься. А заниматься надо было чем-то интересным. Достав из тумбочки свой альбом и цветные карандаши, Лёля стала рисовать картинку, как папа вернулся домой, а она встречает его с цветами. На верхней стороне листочка она печатными буквами написала «Нет войне» и рядом поставила жирный восклицательный знак «!».

Но ни через месяц, ни через два папа не вернулся.
Однажды пришли какие-то люди в военной форме. Они с мамой за закрытыми дверями о чём-то долго разговаривали, и Лёлька из подслушанного разговора поняла только несколько слов: без вести пропал... поиски ничего не дали... начался вывод наших войск…
Мама ходила молчаливая, тихая, а по ночам из её комнаты слышались всхлипы. На вопросы о папе она отвечала: «Он в командировке. А когда эта командировка закончится, и папа вернётся – неизвестно».
«Что эта за командировка такая? – ломала Лёлька голову, укладывая кукол спать. – Там что, совсем нет почты? Почему папа не может хоть письмо написать или открытку?». Было очень обидно, что её день рождения прошёл без папы, и он даже не позвонил и не прислал подарок. Папа же обещал ей подарить коньки Снегурки. Это же не какие-то там коньки, а коньки от самой Снегурочки - внучки Деда Мороза. И она ждала этот подарок, мечтая выйти в них на лёд.
Правда, у неё день рождения летом, но она до зимы просто бы училась ходить в них и правильно шнуровать. Но ещё обиднее, что скоро Первое сентября, а папы всё нет и нет. «Ну, вот где он пропал? – допытывалась Лёля у своих кукол, мишки и зайчика. – Где?». Но они смотрели на неё весёлыми глазами-бусинками, безучастные к её горю.

Глава 4.

Дни тянулись за днями, и как-то незаметно подкралось Первое сентября. Лёлька с огромными пышными белыми бантами, в парадной форме и с букетом белых астр шла в школу. Вернее, не шла, а равнодушно плелась. Её ранец несла мама.

Первое сентября, наверное, праздник, но для Лёльки этот день был совсем не праздничный. Она хотела, чтобы её в школу за руку повёл папа. С ним как-то спокойней и веселей. А тут мама! И не какая-нибудь там мама, а учительница. Она работает в этой же самой школе, куда насильно волокут Лёльку. Это значит – мама будет знать о всех её шалостях и проделках. А это как-то совсем уже неинтересно! И она тащилась в эту противную школу без всякого настроения и желания.
Но доброжелательная учительница и неугомонная ватага одноклассников придали школьной жизни какой-то смысл. Учиться стало интересно.

За одну парту с ней посадили высокую, конопатую, с рыжей копной волос девочку по имени Лиза. Но в классе её сразу стали называть «Лиска». Елизавета, узнав об этом, сначала надула губы, а потом подумала и во всеуслышание заявила:
- А мне нравится. Называйте меня «Лисой»!
А Лёльку, как самую маленькую в классе, прозвали Кнопкой. И она тоже не стала возмущаться. Кнопка, так Кнопка!
Они вместе с Лисой идут со школы и весело о чём-то щебечут. За считанные минуты Лёлька узнала о Лизе всё: где она живёт, кто её родители и какой у неё брат.
- А ты что молчишь? Расскажи о себе, - заинтересованно спрашивает подруга.
Лёлька, поправив на себе ранец, посмотрела на проезжающие машины и с неохотой ответила:
- Да что рассказывать? Мою маму ты знаешь, она работает со старшеклассниками. А папа…
Лёлька замялась. Вот как чужому человеку объяснить, что папа в «командировке». Понарошку это так называется. А на самом деле?
- Папа воюет за границей... но это военная тайна.
У Лизы округлились глаза:
- Врёшь!!!
- Правда... только он пропал без вести.
У Лёльки затряслись губы, и Лиза, кинув быстрый взгляд на подругу, решила сменить тему:
- Слушай, а у меня есть тайна! Хочешь, расскажу? – она схватила Лёльку и потащила в свой двор. – Вот смотри, здесь у меня есть секретик.
Она подбежала к сирени и рукой смела жухлую траву у её корней. В ямке, под кусочком стекла, были спрятаны цветные пуговки, бусинки и старые брошки.
- Ну как? Нравится? – с гордостью спросила Лиска.
- Нравится… - неуверенно ответила Лёлька. – Но разве это тайна? Такие секретики есть у любой девчонки.
- Ну и что?! – насупилась Лиза. Ей стало обидно, что подруга не разделила с ней радость. Она с раздражением засыпала листвой и веточками свой секретик:
- Зато у меня есть тайна, а у тебя нет!
- А вот и есть!
- Да не ври! – подзадоривала Лизка. – Нет никакой у тебя тайны!
- Ничего я не вру. Есть! Но её нельзя никому выдавать, а то она умрёт.
- Вруха ты! – выпалила подруга. – А я с врухами не дружу.
Она взяла свой ранец и пошла к подъезду. Лёлька испугалась, что Лиза обидится. «А если она всему классу скажет, что я вруха? – промелькнула тревожная мысль. – Тогда никто со мной дружить не будет».
- Лиска... Лиза! – окликнула она. – Ну ладно, так и быть. Расскажу тебе!
Елизавета тут же развернулась и, как лисичка на охоте, стала подкрадываться к подруге. Её глаза заблестели неподдельным любопытством:
- Что, правда есть тайна?!
- Есть… - вздохнула Лёлька. – Я давно её храню. Но ужасно хочется её кому-то рассказать.
Лиза взобралась на лавочку и, напуская на себя равнодушный вид, начала болтать ногами:
- Ну, если не хочешь, можешь не рассказывать. Мне-то что?
Лёлька присела рядом и задумалась. «Если я расскажу свою тайну, то она умрёт. А если не расскажу, то умрёт наша дружба. Как быть?».
Эта головоломка была не по плечу маленькой девочке, которая только-только пошла в школу. Вот если бы рядом был папа – книгоглот, тогда можно было бы у него спросить. А так… придётся самой принимать решение. Она ещё немного подумала и махнула рукой:
- А ладно! Расскажу. А то неинтересно вынашивать тайну в одиночку.
Подруга тут же пододвинулась поближе, навострив ушки.
- Понимаешь, Лиска, я очень-очень хочу научиться играть на фортепиано и стать настоящей музыкантшей... ну такой, чтобы весь мир объездить. Мы с папой были на сиф... син-фо-ническом концерте...
- Симфоническом, - поправила её Елизавета.
- Ну да... на симфоническом. И там играла на рояле одна пианистка. Как она играла, Лиска! Я вся пупырышками покрылась. Её красивые руки так и порхали, как крылышки бабочки. А музыка такая, что просто прелесть. Так хорошо было! - Лёлька рассказывала так вдохновенно, что подруга слушала, затаив дыхание. - Эта музыка потом мне много раз снилась. Представляешь? Я когда об этом сказала папе, он мне пластинку купил. Я её слушала, когда дома никого не было. Представляла, что это я сижу за роялем... - вдруг она спохватилась. - Только ты никому не рассказывай, а то меня засмеют…
Та удивилась:
- А что тут смешного?
Лёлька почувствовала, как затряслась нижняя губа, и, чтобы не разреветься, поторопилась её прикусить:
- Нуууу… понимаешь? Я маму попросила купить пианино, а она сказала, что из меня никогда не получится музыкантши... Мне на ухо медведь наступил, слуха нет. А я никогда не видела медведей… только в цирке...
Как она ни крепилась, но с её светлых ресниц так и посыпались одна за другой слёзы-бусинки. Лёлька научилась плакать молча.
- Не реви! - насупилась Елизавета. - А то я тоже разревусь.
- А я и не реву, - хлюпнула носом Лёлька, утирая слёзы.
- Г-м… - задумалась Лиза. – Это и есть твоя тайна?
- Да. Я хочу стать известной пианисткой.
- Без слуха?!
- Без слуха, - печально кивнула маленькая мечтательница и усмехнулась. - «Безухая музыкантша»! Смешно, да?
- Не очень. А ну-ка пошли к моей маме, - Елизавета спрыгнула со скамейки и взяла свой ранец.
- Зачем к твоей маме, Лиска?! - испугалась Лёлька.
- Ты чего струсила? - удивилась та и потянула за собой подругу. - Она же музыкальную школу закончила и работает в детском саду музыкальным работником. Спросим у неё, что делать с твоей тайной.

Глава 5.

Лискина мама – Светлана Петровна накрыла на стол и пригласила подружек к обеду.
Лиза уплетала наваристые щи со сметаной за обе щёки, а Лёля безучастно ковыряла ложкой в своей тарелке. Она не знала, с чего начать разговор, а начинать как-то надо. Пусть Светлана Петровна всего лишь музыкальный работник в детском саду, и играет для всякой малышни. Но она всё равно настоящая музыкантша. А слова вдруг куда-то запропастились, и Лёлька никак не могла их отыскать. Она с надеждой покосилась на Лиску. Та, почувствовав её взгляд, кивнула головой:
- Мам, а у нас к тебе дело!
- Дееело?! – Светлана Петровна улыбнулась. – Интересно, какое? Вы ешьте-ешьте! У меня ещё и блинчики есть. Лёля, а ты чего от Лизы отстаёшь?
- Да она не может есть, мам. Переживает!
- Переживает? – удивлённо посмотрела мать Лизы на маленькую гостью. - А что такое с тобой случилось?
Лёлька покраснела и опустила голову.
На её выручку поспешила подруга:
- Она мечтает стать известной пианисткой…
- О! Хорошая мечта. А в чём проблема?
- Ей медведь на ухо наступил, - выпалила Лиска и принялась уплетать блины.
Светлана Петровна пристально стала вглядываться в девочку:
- Лёля, а что родители?
- А у неё папа за границей, а мама считает это баловством. Она отказалась купить фортепиано, - выпалила Лиза тайну своей подруги и даже глазом не моргнула.
Лёлька посмотрела на неё осуждающе: «Тоже мне – подруга. По секрету всему свету! Больше ничего ей рассказывать не буду», - надула она губы.
- Без музыкального слуха… Х-м, это непростая задача, - Светлана Петровна погрузилась в глубокое раздумье. – Хотя… я тебе сейчас напишу адрес музыкальной школы. Ты сходи и поговори с директором Татьяной Семёновной. Она хорошая женщина – педагог с большим стажем. Но… желательно идти с мамой.
Лёлька низко опустила голову, чтобы никто не видел, как из глаз посыпались крупные слезинки:
- Мама не пойдёт. Она сказала: «Не бывает безухих музыкантов».
Светлана Петровна покачала головой и, написав на листочке адрес и имя директора, протянула его Лёльке.
- А ты ещё раз поговори с ней. Может, она согласится... Только надо поторопиться! Учебный год уже начался, ты и так опоздала. Но если в школе недобор, могут и взять. Хотя… надежд мало, что примут без слуха. Но попытка – не пытка. Бывают исключения из правил! А пока нет своего фортепиано, можешь приходить к нам заниматься, я тебе помогу.
Лёлька вспыхнула и благодарно улыбнулась: «Какая у Лиски мама хорошая! Да ещё и музыкантша. Я бы с такой мамой точно бы стала настоящей пианисткой». Ложка тут же оживилась, и пахучие щи исчезли в считанные секунды. А вдогонку за щами побежали в рот и блинчики с яблочным повидлом.

Глава 6.

Лёлька, вдохновлённая надеждой, летела домой как на крыльях.
- Мама, я сейчас разговаривала с тётей Светой - Лискиной мамой… Она работает музыкантшей в детском саду, - выпалила она с порога, бросив на пол своей ранец. – Она обещала со мной позаниматься, если ты запишешь меня в музыкальную школу.
- Глупости всё это и блажь, - спокойно ответила мама, накрывая на стол. – Иди есть, и за собой посуду помоешь. А мне надо тетрадки проверять.
- Мааам, - Лёлька почувствовала, как радость куда-то улетучивается. – Я прошу тебя: давай сходим в школу! Тётя Света написала адрес школы и имя директора.
- Никуда я с тобой не пойду. Ещё чего выдумала? У тебя слуха нет, а у меня - денег на оплату обучения. А ты знаешь сколько стоит пианино? Нет-нет, даже и не думай! Я не собираюсь идти на поводу у твоих капризов.
- Это не каприз, мама, а мечта!
- Всё это блажь, дурь и прихоть! – твёрдым учительским голосом ответила мама. – Лучше бы ты училась шить, готовить и вязать. Это намного полезнее. Уж лучше быть хорошей портнихой, чем плохой пианисткой.
Мама прошла в комнату и, сев за письменный стол, пододвинула к себе огромную стопку тетрадей. Она углубилась в чтение.
Лёлька, так и оставшись в прихожей, сползла по стенке на пол: «Если бы только был папа! Он бы меня понял. А так… Вот когда он вернётся?»

Лиска, заметив, что подружка уже который день ходит как потерянная, начала допытываться:
- Ну что, поговорила с мамой?
- Поговорила...
- И что?
- Да ничего... всё то же, - махнула рукой Лёлька. - Блажь, говорит, это и прихоть.
- Плохо, - посочувствовала Лиска. - Надо что-то придумать.

Но придумывать ничего не надо было. Всё получилось само собой.
Лёлька, на следующий день придя в школу, была встречена смехом и улюлюканьем. Здоровый Мишка Савечкин, шёл на неё рыча и косолапя ногами, а весь класс хохотал:
- Давай, Мишка! Наступай ей на ухо! Кнопка - безухая музыкантша. Ха-ха!
Лиска сидела за партой с самым невинным видом. Лёлька подскочила к ней, задыхаясь от возмущения:
- Ты... ты знаешь кто? Предательница!
- Ну и что? - пожала плечами Елизавета. - Подумаешь, из-за какой-то ерунды расстраиваться.
- Я больше с тобой не дружу! - Лёлька развернулась и пошла в конец класса, где стояла никем не занятая парта.
- А я не понимаю, что тут смешного? У меня, например, тоже нет музыкального слуха. И я знаю, что у многих его нет, - уверенно заявил красавчик Руслан. - Кнопка, садись за мою парту! А с этой Лисой больше не дружи. Подло выдавать чужие тайны! - осуждающе посмотрел он на Лизу.
Лиза покраснела и, уткнувшись в учебник, сделала вид, что читает. Все сразу примолкли. Мальчишки уважали Руслана. У него старший брат чемпион мира по боксу, с самим Николаем Валуевым дружбу водит. Да и сам Руслан с четырёх лет в спортивную секцию ходит, с ним лучше не связываться. А каждая из девчонок мечтала оказаться с ним за одной партой. Ведь он был самым симпатичным мальчиком в классе. Но Руслан предпочитал уединение. Он с самого первого же дня занял пустующую парту и держался особняком.
Лёлька была благодарна Руслану за поддержку. Он единственный, кто понял всё правильно. Она села рядом с ним, окинув торжествующим взглядом притихший класс.

После школы она шла домой уже не с болтливой Лиской, а с молчаливым и сильным Русланом. Он нёс оба тяжёлых школьных ранца, набитых учебниками.
- А что у тебя там с этим слухом? Расскажи! Вместе придумаем что-нибудь.
Лёлька взглянула на своего нового друга и по его серьёзным глазам поняла, что ему можно доверять. Она и не заметила, как всё выпалила: и про симфонический концерт, который произвёл на неё сильное впечатление; и про папу, пропавшего без вести; и про маму, не желающую верить в её мечту; и про Лизкину маму-музыкантшу, которая предложила свою помощь.
Руслан слушал внимательно, не перебивал. А когда она закончила свой рассказ, произнёс:
- Это здорово когда, когда есть мечта! Меня тоже в спортивную секцию не брали...
- Не брали? Тебя?! - ахнула Лёлька. - Почему?
- По заключениям врачей. Родители рассказывали, что я родился очень болезненным и слабым, - улыбнулся Руслан. - Ты бы видела их лица, когда я им заявил, что хочу быть таким же, как мой старший брат.
Он сжал руку в кулак:
- Пощупай мои бицепсы, Кнопка! - и спохватился. - Тебе не обидно, что я тебя так называю?
- Не-а, - улыбнулась она и ткнула пальцем в его твёрдый бицепс. - Ого! А как ты их уговорил записать тебя в секцию?
- Никак! Пошёл и записался. Они сначала ничего не знали... - Руслан усмехнулся. - А когда узнали, мама чуть в обморок не упала, а папа кричал так, что на улице слышно было.
- А как они потом успокоились? Мне бы мама не разрешила.
- Брат приехал и сказал мне: «Надо добиваться своей цели. Самое главное - не сдаваться! А то не только другие, ты сам себя уважать не будешь».
Лёлька кивнула головой и задумалась: «Насмешки в школе не прекратятся, если и дальше трусить. Руслан - смелый. Он не побоялся! Надо мне набраться смелости и идти в музыкалку. Не съедят же меня там».

В кабинете директора сидела седовласая Татьяна Семёновна. Над её головой красовалась рамочка с дипломом, который оповещал, что она «Заслуженный учитель РСФСР». В дверь кто-то тихонько постучал.
- Входите! – крикнула она и с удивлением стала наблюдать, как в кабинет через приоткрытую дверь робко протиснулась маленькая девочка.
- Тебе чего, малышка?
- Я… это. Хочу у вас учиться…
- А почему ты одна? Надо приходить с родителями. Да и учебный год уже начался. Ты уже опоздала.
Как ни старалась Лёлька крепиться, но слёзы всё равно хлынули ручьём:
- Я хочу учиться… а мама… - плакала она, - не хочет меня записывать.
- Почему? – удивилась директриса.
- Нет денег на учёбу и… пианино, - Лёлька уже рыдала взахлёб.
- Ну-ну, ты чего? – разволновалась Татьяна Семёновна. – Зачем плакать-то? Садись! Да садись же, - она насильно усадила рыдающую девочку на стул. – Ты можешь записаться на какой-нибудь кружок. Вышивания, например, или вязальный.
- Я… не хочу на вязальный. Я… музыку люблю, - захлёбывалась Лёлька слезами.
- Что, так сильно?
- Дааааа!
- Ну ладно-ладно. Не плачь! Сейчас что-нибудь придумаем.
Татьяна Семёновна выглянула за дверь и крикнула вахтёру:
- Пригласите ко мне, пожалуйста, Лидию Сергеевну.
В кабинет вошла преподаватель музыкальной школы. Директор, вкратце объяснив ей ситуацию, попросила:
- Проверь, Лидочка, это чудо природы. Как знать, может, и будет из неё толк. А я отлучусь на минутку.
Татьяна Семёновна ушла, а учительница подвела к фортепиано зарёванную девочку и сказала:
- Сейчас мы проверим твой музыкальный слух…
Лёлька почувствовала, как потемнело в глазах, земля под её ногами разверзлась, и она полетела в пропасть…
Лидия Сергеевна, заметив, как побледнела девочка, пошутила:
- Ты чего так испугалась? Это не больно! Я сейчас буду играть, а ты хлопай в такт музыки…
- Зачем? – удивилась Лёлька.
- Так нужно. Чтобы проверить твой ритмический слух.
– Я же не на барабане буду играть, а на пианино.
- Хорошая шутка, - улыбнулась учительница. - И тем не менее - начали!
Лёлька плохо понимала что ей говорили, ещё хуже - что она делала, но когда в кабинет вернулась директриса, Лидия Сергеевна пожала плечами и разочарованно развела руками: н и ч е г о.

Татьяна Семёновна отпустила её и, взяв Лёльку за руку, подвела к своему креслу. Усевшись, она внимательно посмотрела девочке в глаза и сказала:
- Извини, но ничем помочь не могу. У тебя нет ни природных данных, ни таланта, ни призвания к музыке.
- Каких природных данных?
Директор взяла её руки и поднесла ближе к глазам:
- Видишь, какие у тебя коротенькие пальчики. Ты не сможешь взять октаву от «До» до «До». У настоящего пианиста должны быть длинные пальцы. Понимаешь?
Лёлька отрицательно мотнула головой:
- Они вырастут!
- Ну хорошо. А слух?
- Появится! То есть – разовьётся, - Лёлька, как утопающий хваталась за соломинку. – Я очень-очень буду стараться.
- А платить кто будет за учёбу? И на чём ты будешь заниматься, если у тебя дома нет инструмента?
Этот аргумент добил маленькую мечтательницу окончательно. Сдерживаться больше не было сил, и она в отчаянии крикнула:
- Если… если вы меня не возьмёте, я на вас пожалуюсь Горону!
Лёлька, у которой мама-педагог, не раз слышала от неё это слово. Но она была уверенна, что Гороно – это страшный и злой дядька, которого боятся все учителя.
- Кому-кому ты пожалуешься на нас? Горону?! – директриса разразилась таким хохотом, что в приоткрытую дверь заглянула удивлённая вахтёрша.
– Иди-иди отсюда, - замахала руками Татьяна Семёновна на девочку, - пока я не лопнула от смеха.
И повернувшись к вахтёру:
- Нет! Вы видали когда-нибудь такую наглость? Пришла одна без родителей... Нет никаких способностей к музыке... И ещё угрожает… ха-ха! что пойдёт жаловаться Горону. Это ж надо! Ой, у меня аж слёзы выступили от смеха.

Лёлька выскочила из кабинета директора как ужаленная, и, пройдя через фойе, плюхнулась на стул у выхода, чувствуя себя разбитой в пух и прах.
Она совсем-совсем не пригодна к музыке! Её мечте не дано сбыться. Это было настолько несправедливо, обидно и горько, что раздосадованная Лёлька, сама не ожидая от себя, заревела во весь голос, навзрыд, никого не стесняясь.
Перепуганная вахтёрша поспешила к кабинету директора:
- Делать-то что с ней, Семёновна? А? Воет, сердешная, как по покойнику. Дитё же малое. Жалко! Семёновна, чего молчишь?
Татьяна Семёновна сидела в задумчивости, откинувшись на спинку кресла.
- Вот бы у нас так все рвались учиться, у кого есть и талант, и природные способности... - произнесла она, как вдруг, взглянув на свой диплом «Заслуженного учителя», встрепенулась и схватилась за трубку телефона. - Кажется, я знаю, что делать! Скажи этой ревунье: пусть сидит там, не уходит.

Глава 8.

Входная дверь распахнулась и торопливо вошла старенькая, сухонькая и шустрая женщина. Маленькая старомодная шляпка, острый нос и роговые очки с толстыми стёклами делали старушку похожей на Шапокляк. Она, поправив на носу очки, кивнула вахтёрше, которая что-то сосредоточенно вязала, быстрыми шажками просеменила к зарёванной Лёльке и плюхнулась рядом на соседний стул:
- Ну-с, госпожа, рассказывайте? Что случилось?
Лёлька искоса посмотрела на незнакомую старушку и всхлипнула:
- Не… берут!
- А учиться хочется? – в глазах старой женщины промелькнула смешинка.
- Ага! - кивнула Лёля и утёрла кулачком мокрый нос.
- А вот скажите мне, коллега…
При слове «коллега» вахтёрша так и прыснула.
- Ничего смешного! – изображая суровость, одёрнула её старушка. – Я пианистка бывшая, а эта юная особа – будущая. Значит, мы коллеги.
- Вы пианистка?! – встрепенулась Лёлька. – А не шутите?
- Да уж какие тут шутки? – приосанилась старушка. – Если станете моей ученицей, то заниматься будем у меня дома. Там и посмотрите мои фотографии и награды. Но… для начала, юная леди, вам придётся научиться пользоваться носовым платком.
Она вытащила платок из кармана и протянула заплаканной девочке:
- Сопли утёрли, спинку выпрямили и быстро ответили на вопрос: Что сподвигло вас на такой грандиозный подвиг?
- Какой… «подвиг»? – вытирая мокрое лицо и нос, переспросила Лёлька.
- Как какой? Вы всю школу на ноги подняли, требуя, чтобы вас зачислили. Вот я и пытаюсь выяснить: почему вам захотелось учиться музыке?
Девочка заглянула в глаза старой женщины и почувствовала от неё исходящую доброту. Сразу стало спокойно, как будто рядом оказалась родная бабушка. Лёлька не помнила свою бабушку: ни её лица, ни голоса, ни цвета глаз. Помнила только, что рядом с ней было как-то по-особенному тепло и хорошо.
Она задумалась: «А почему мне захотелось учиться музыке?». Совсем недавно она мечтала о сцене, о красивом сверкающем концертном платье, о поездках по всему миру, о букетах цветов и бурных аплодисментах. А сейчас это всё показалось таким чепуховым, глупым и совсем неважным.
- Я хочу научиться играть волшебную музыку, чтобы у людей… пупЫрышки по коже! – выпалила она совсем неожиданно для себя.
Вахтёрша уткнулась в своё вязание, сотрясаясь всем телом от смеха.
- Что-что?! ПупЫрышки??? Я не ослышалась? – у старушки округлились глаза, а очки сползли на самый кончик носа. – Это… как?
И Лёлька рассказала ей о том симфоническом концерте, на котором она была с папой.
- Я слушала, как заворожённая… Это была какая-то волшебная музыка. У меня пуп… ну это… мурашки по всему телу побежали. Это было так здорово! – закончила она свой рассказ. Её глаза светились восторгом.
Старушка, поправив на носу очки, пристально вглядывалась в девочку. Наконец, она произнесла:
- Х-м… пупЫрышки – это серьёзный аргумент! Серьёзный! - она кивнула головой и встала. – Ладно, пойду просить за тебя директора. Ах, да! Меня зовут – Маргарита Абрамовна. «Маргарита», между прочим, жемчуг, жемчужина, да будет вам известно!
- А меня - Лёлька... Ой, Ольга Тургор.
- Тургор?! А вы знаете, что означает ваша фамилия?
- Нет...
- «Тургор» это - огромное давление, которое помогает маленькому хрупкому росточку пробиться сквозь толщу асфальта. Учёные говорят, что оно равно давлению в шинах 10-тонного самосвала.
- Не знаю… - пожала плечами девочка. – Мне родители ничего об этом не говорили.
- Ну, хорошо. Сидите здесь, юная леди, я пойду к директору.

Минуты шли за минутами. Лёльке они казались вечностью. Она нервно теребила мокрый платок.
- Да не переживай ты так, сердешная, - успокаивала её вахтёрша. - Если директор вызвала Абрамовну, значит всё будет хорошо. Ты знаешь, кто такая Маргарита Абрамовна? Нет? Ооооо! Это самый лучший педагог. Ты не смотри, что она такая... забавная. На самом деле она - «Заслуженный учитель»! Из её рук выпорхнули птицы высоооокого полёта.
- Это как? – Лёлька никак не могла сосредоточиться.
- Музыканты известные, композиторы… у неё, говорят, какая-то чудесная методика обучения. Если она с тобой будет заниматься, то ты станешь настоящей пианисткой.
- Правда? - выдохнула Лёлька.
- Правда-правда, - закивала головой вахтёрша и продолжила своё вязание.

Наконец дверь открылась, и Татьяна Семёновна окликнула её:
- Зайди!
Лёлька встала и неуверенно вошла в кабинет директора. На стуле победоносно восседала Маргарита Абрамовна.
- Присаживайся рядом со своим учителем! Значит, так, - начала директор школы, дождавшись пока девочка сядет на стул. – Завтра принесёшь своё «Свидетельство о рождении». Поняла? Пока мы берём тебя на два месяца испытательного срока. Заниматься будешь с Маргаритой Абрамовной. Она сейчас на пенсии, и уроки музыки даёт на дому. Через два месяца будет аттестационная комиссия… - поймав непонимающий взгляд девочки, директор поторопилась разъяснить. – Ну, это что-то вроде экзамена. Если ты сыграешь хотя бы гамму, мы зачислим тебя в школу уже официально.
- А платить? – робко спросила Лёлька.
- Платить не надо. Ты будешь учиться на бюджетной основе - бесплатно. Но спрос с тебя будет строгий. Если начнёшь лодырничать, прогуливать и получать двойки, то мы переведём тебя на платную основу или отчислим. Поняла?
- Поняла! – вспыхнула от радости Лёлька. – Я буду очень-очень стараться.
- Посмотрим! – пожевала губами директриса. – Ну всё. Дерзай!
Лёлька вскочила и чуть не завизжала от переполняющего её счастья:
- Спасибо! Я буду учиться играть на фортепиано! Ура!!!
Маргарита Абрамовна усмехнулась, а директор, пожав ей руку, прошептала:
- Вся надежда на твою волшебную методику, матушка. А девочка - прелесть!

Глава 10.

Лёлька, ещё до конца не веря в своё везение, идёт по улице рядом с Маргаритой Абрамовной.
- Вас не огорчит, коллега, если я с вами перейду на «ты»? Ведь мы уже друзья? – спросила учительница.
- Не огорчит. А как мне вас называть?
- Можешь называть меня «Марго», но только не «Шапокляк»! Терпеть не могу эту вредную старуху, которая на меня так похожа, - и, подражая Шапокляк, запела тоненьким дребезжащим голоском: «Кто людям помогаааает, тот время тратит зря! Ха-ха! Хорооооошими делами, прославиться нельзя! Ха-ха-ха!»
Лёлька заливается звонким смехом. Ой, ну и смешная же эта старушка Шап… ой, Марго! Весёлая такая, юморная!

Прямо не верится, что все тревоги позади и теперь можно вздохнуть полной грудью. На улице осень, а у неё в душе порхают бабочки: и солнышко по-весеннему ласково светит, и воробьи весело чирикают, и встречные люди по-доброму улыбаются.
- Какая у вас внучка хорошенькая! – восхищается проходящая мимо женщина.
Лёлька с любопытством смотрит на свою учительницу, что она ответит? Та гордо окидывает взглядом «внучку» и провозглашает:
- А то! Ни у кого таких нету!
Счастливая девочка расплывается в улыбке.
Как здорово, что у неё есть свой педагог! Теперь она будет по-настоящему учиться играть на фортепиано, а не тренькать на игрушечном, да ещё и с недостающими клавишами.

Спасибо вам! – не выдерживает она. Её переполняет радость, она так и рвётся наружу. – Я думала, вы не согласились со мной заниматься.
- Видно, детонька, пришло время платить мне по долгам, - загадочно произносит Маргарита Абрамовна и добавляет:
- Давай присядем на скамеечку. Сегодня погода какая замечательная. Бабье лето!
- По каким долгам? – Лёлька присаживается рядом с учительницей, заглядывая ей в лицо.
- А вот слушай! Я ведь в таком же положении была, как ты. Пришла в школу с большим опозданием. Мы в город-то приехали из деревни. Там сроду музыкальных школ не было.
- И что? – ёрзает от нетерпения Лёлька.
- Ну вот, - вздыхает Маргарита Абрамовна, погружаясь в далёкие воспоминания. – Там, где мы раньше жили, война шла. Оставаться было опасно. Мы всей семьёй и подались сюда - на Дальний Восток. Тут у нас родственники жили. А я так же, как ты, была как-то по случаю на симфоническом концерте, и у меня так же, как у тебя, пупырышки по коже, - она усмехается, заметив смущение девочки.
- Да-да! Самые настоящие пупырышки. Вся кожа мурашками покрылась! И вот задумала я музыке учиться. А как? Нас у матери – семеро по лавкам, отец на фронте с фашистами воюет. А за школу платить надо. Да и без пианино дома не позанимаешься.
- И что? Как вы поступили?
- А вот так же, как ты: пришла и подняла шум! Реву, кричу: «Возьмите меня!». Вся школа сбежалась, не знали, что со мной делать. Меня одна учительница пожалела, стала со мной заниматься. А как заниматься, если мне медведь на ухо наступил?..
Лёлька так и подскочила:
- Как медведь?! Он и вам наступил?
- Да-да, деточка, я ведь тоже без слуха и всяких там талантов была. Видишь, как схожи наши судьбы!
- И как же вы учились? – удивлению девочки не было границ.
- А вот! Повезло мне с педагогом. В те времена, была гениальная учительница музыки Семёнова. Она разработала специальную методику, по которой учила вот таких, как мы с тобой - «неслухов». И даже глухой у неё на музыкальном инструменте играть бы научился.
- Как так может быть? Прямо - глухой?! – удивляется Лёлька.
- Я образно говорю. Возможности человеческого организма безграничны и до конца не изучены. Но от тебя потребуется самоотдача. То есть ты должна музыку и занятия любить больше жизни. Понимаешь?
Лёлька утвердительно кивает головой:
- И что? Вы без слуха и талантов стали известной пианисткой?!
- Почему? Всё потом появилось: и слух развился, и талант проявился. Вот такая методика была волшебная у моей учительницы. Я и школу закончила с золотой медалью, и музыкальное училище с красным дипломом, и консерваторию...
- Тоже с красным?
- Нееееет, с простым. Кстати, по этой методике Семёновой специальные упражнения разработаны, благодаря чему коротенькие пальцы начинают быстрее расти, чем у обычных детей.
- Как это расти?! – не верит своим ушам Лёлька. – Разве такое может быть?
- Ну, а почему, по-твоему, у балерин шеи длинные? Ты думаешь, что они родились такими? Нет! Это всё благодаря специальным занятиям. Они плечи тянут вниз, а голову – за макушку – вверх. Так постепенно шея и начинает удлиняться. Вот мы и пальчики твои будем удлинять…
- А это не больно? – пугается Лёлька.
- Нет! – смеётся учительница. Её голос дребезжит как старый колокольчик. – Это просто такие упражнения.
- И я буду учиться по... этой... как её? Методике?
- Ну да! Меня учили, теперь я тебя буду учить, а потом ты будешь другим свой опыт передавать.
- А вы весь мир объездили, Марго Абрамовна?
- Весь мир, девочка моя, - учительница мечтательно вздыхает. – В Париже была... Ох, Паррриж-Паррриж – город любви! - произносит она, картавя на французский манер. - Ах, у меня там такой бурный роман был… - но, взглянув на девочку, спохватывается. – Вот, дура старая разболталась. Чего я ребёнку-то несу? Ну всё, пошли что ли!

Лёлька – самый счастливый человек на свете! Наверно, есть и другие, кто тоже счастлив, но ей казалось, что она самая-самая.
У неё самый лучший педагог в мире! С ней занимаются по самой лучшей методике! Она успешно сдала этот атес… тестиц… да как же его? Ну и трудное же слово придумали эти взрослые! Короче, испытательный срок закончился, она сдала вступительный экзамен, и теперь она не «испытуемая», а ученица.
И самая счастливая девочка на свете вприпрыжку возвращается домой из музыкальной школы, где она успешно сдала свой первый экзамен. Директриса Татьяна Семёновна её похвалила и даже погладила по голове, назвав «умницей». А Марго сказала: «Ты способная девочка! Если так и дальше дело пойдёт, то ты у нас из «исключения из правил» станешь «исключительной». Лёлька не поняла, что это означает, но всё равно было приятно.

Девочка так счастлива, что даже страшно. Марго Абрамовна предупредила: «Смотри, не расплескай своё счастье!». А Лёлька по своему маленькому горькому опыту уже знала, что когда раскрываешь кому-нибудь тайну, то она умирает. И она спрятала своё счастье глубоко-глубоко в душе, в самый её дальний уголок и закрыла там на замочек. Теперь это её сакральная тайна, которую ни Лиска-предательница, ни Руслан – её верный друг, ни даже мама, - никто не узнает, что Лёлька уже самая настоящая ученица музыкальной школы.
Вот папе можно бы рассказать, но его самого нет, и нет от него никаких известий. Надо бы об этом сказать маме, но Лёлька боится, что её заругают. Она ослушалась маму, пошла против её воли, а это… Ой, лучше об этом не думать, а то сразу плакать хочется.

Прибежав домой, она сняла форму, быстро переоделась и села за уроки. Скоро мама вернётся с работы и обязательно проверит её тетрадки. И Лёлька старательно выводит буквы и циферки, чтобы всё было красиво и аккуратно.
Но уставшая мама, придя домой, её не похвалила. Она только бросила рассеянный взгляд на прописи и спросила:
- Где ты была целый день? У меня был свободный час. Я забегала домой, тебя не было.
- Я записалась на кружок... в Дом творчества, - солгала и покраснела. Она не умеет врать.
- Что ты там делаешь? – допытывалась мама, накрывая стол.
- Меня учат играть на пианино... - девочка вся сжалась в комочек.
- Ты опять за своё? Я же тебе сказала: выбрось эти глупости из головы!
- Почему «глупости»?.. Мне сказали, что у меня... есть способности.
Мать махнула рукой:
- Ладно, иди ешь! Я уже стол накрыла.
Лёлькина ложь оказалась во благо. Теперь она могла без опаски два раза в неделю бегать в музыкальную школу и один раз – к своему педагогу домой, где они занимались дополнительно. И мама уже не беспокоилась за неё: пусть ребёнок лучше ходит в Дом творчества, чем без дела болтается по улице.

Глава 12.

Незаметно проскочила первая четверть, уже заканчивается вторая. Скоро Новый год! И дома и в школе запахло хвоей и мандаринами. В учительской шуршат пакеты, готовятся подарки от Деда Мороза, а дома мама наряжает ёлку с каким-то таинственным видом.
Лёлька очень любила этот праздник и не догадывалась, что Снегурочка ей уже передала свои белоснежные коньки. Раньше любопытно было узнать, что будет спрятано под ёлкой, а сейчас не до этого. В музыкальной школе полным ходом шла подготовка к праздничному концерту. Они с Марго подготовили этюд...

Наконец наступил день, когда Лёлька будет выступать перед публикой в роли пианистки. Конечно, она ещё не совсем настоящая пианистка, но ведь сцена, зрители и рояль - всё не понарошку. Значит, она уже не просто ученица, а артистка!
И она, прибежав из школы, надевает своё самое красивое белое платье с кружевной пышной юбкой. В этом платье она похожа на маленькую балеринку. Мама его сшила под Новый год, - уже был куплен билет в Дом культуры на «Ёлку». Это платье сейчас пригодилось, как нельзя лучше. Лёлька аккуратно заплетает волосы, накидывает на себя шубку с капюшоном, застёгивает сапоги и, прихватив с собой серебристые туфельки, спешит на концерт. Хорошо, мама не видит, что она без шапки, а на ногах только белые капроновые колготки. Вот бы попало!

В украшенном фойе стоит высокая ёлка, звучит музыка и в воздухе ощущается праздничное настроение. Актовый зал школы постепенно заполняется приглашёнными гостями. Среди них в основном родители учеников.
Занавес открывается и на сцену выходит старшеклассник. Он поздравляет всех с наступающим Новым годом и объявляет начало концерта. Запоздавшие зрители торопятся занять места, и вскоре в зале наступает тишина.
Выступает первый ученик… слышатся аплодисменты, затем второй... третий... четвёртый, и наконец объявляют:
- Ольга Тургор - ученица 1-го класса! Этюд Гнесиной.
Лёля выходит на сцену вся в белых кружевах, бросает взгляд на свою любимую учительницу, восседающую в первом ряду, и подходит к роялю...
Ах, да! Она забыла поклониться! Поворачивается к залу, делает поклон и... вдруг среди зрителей замечает маму. Нет! Этого не может быть! Как мама узнала про концерт? Лёлька застыла на месте.
Из зала послышались хлопки, и кто-то крикнул:
- Давай, Снежинка, смелей!
А она никак не может набраться смелости. На ватных ногах подходит к роялю, присаживается на кончик стула и не может вспомнить ни одной ноты. Все ноты куда-то улетучились.

Всё! Это провал! Её отчислят из школы, и мама скажет, что вся её затея с музыкой была глупостью и блажью. Из глаз брызнули слёзы, и перепуганная девочка не догадывается, что в этот момент испытывает её мама.
А к маме на работу за два часа до концерта пришла Маргарита Абрамовна и рассказала, какая у неё талантливая дочь, и что присутствие родителей на таком важном мероприятии крайне необходимо, чтобы ребёнок чувствовал, что его поддерживают и верят в него. Ошарашенная мама, отпросившись с работы, помчалась за букетиком цветов и сейчас сидит в 3-ем ряду, вытирая платком вспотевшие от волнения ладони. И вот её дочка, находясь перед роялем, обливается слезами. Чем она может ей помочь? Что здесь можно сделать? В голове проносятся одна за другой горькие мысли: «Это из-за меня мой ребёнок не может играть! Это я своим нежеланием поверить в её мечту, заставляла лгать, скрывать о занятиях в музыкальной школе. Господи, какой ужас!». Она уже собралась было встать и покинуть зал, как вдруг услышала звонкое:
- Папа!!!
Лёлька, вскочив, смотрит распахнутыми от удивления глазами туда, где находится вход в зрительный зал. Возле двери стоит папа и, улыбаясь, машет ей рукой:
- Малыш, играй!
Лёля тут же садится, вытирает ладошками глаза и начинает играть с душой, с настроением, как её учили. Она очень старается! Ведь надо сыграть так, чтобы даже от самого простого этюда у зрителей по спине побежали мурашки...
Когда музыка стихла, зал разразился бурными аплодисментами. Радостная мама преподнесла ей букетик цветов, а папа подбежал, схватил маленькую пианистку и подбросил высоко вверх! Ура!!!
Вот так обыкновенная девочка, которой противный медведь наступил на ухо, из «исключения из правил» превратилась в «исключительную».

Домой из музыкальной школы Лёлька идёт, крепко держа за руки маму и папу. Счастливыми глазами она наблюдает, как лёгкие снежинки танцуют в воздухе под волшебный вальс Чайковского, тихо звучащий в её душе.

Этот мир прекрасен,
Этот мир жесток,
Сквозь асфальт пробился
Маленький росток.

«Руки» тянет к небу,
Рвется в вышину,
Разрывая стеблем
Удушья скорлупу.

Так уж судьба сложилась
Наперекор идти.
В городе он родился
А не в просторной степи.

Это его не пугает
Он смело идет вперед
Там, где кусочек неба
Среди чугунных высот.

И отступает город,
Спорить ему не пришлось.
Могучее сильное дерево
В городе том родилось.

Росток целомудрия тонок
Слова укрепляют соски
По телу бежит странный холод
И женщину рвёт на куски.

Вскрывая телесные шпроты
Томатом испачкав ножи
Довериться можно не многим
Лишь тем, кто течёт от любви.

Похлопав по жопе сердечно
Мечтая о чувствах больших
Отдавшись друг-другу навечно
Пустить исступления крик.

Есть- вечная мука сношений
Есть-женский, обыденный крик.
Первичной материи голод
Натужное рвенье, тупик.

Вторичной души наважденья
Пресыщенность телом сплошным...

Сквозь летаргический сон
Стало прослеживать лето
С пачкой пустой, сигарет
Воображал до рассвета.

Память создаст миражи
Словно в насмешку, в пустыне
Вместо холодной воды
Спирта стакан предложили.

К слову пришёлся этюд
Стоит бросать иль не стоит
Дым повалил из ушей
Чай заварю, чай поможет.

Хватит апатии, скиф!
Горечь в башке, как в кувшине
Ей там просторно, свежо
Трудно достать и поныне.

Разум устал от задач
Блеск пирамид, фараоны
В силах божественно лгать
Чтоб на...

Сквозь времена и расстояния,
Летит планеты шар во тьму.
Он пьёт тепло звезды сияния,
Что солнцем стать смогла ему.

Людскому племени став домом,
Он, место дал для жизни им.
Но тесно жить, на нём огромном,
Им, малым телом, злом большим.

А Космос смотрит равнодушно,
Земли шар мал ничтожно в нём.
И Вечность примет наши души,
Когда из тела мы уйдём.

И суетой ничтожно-тщетной,
В телах рождённых станет жизнь.
И чином в мире этом смертный,
Своим высоким не гордись.

Сквозь времена...

Живя дома, я особенно любила вечернее время, когда все ложились и наступала тишина. Только в кухне горел свет – баба с мамой завершали последнюю уборку, и оттуда через шторки в тёмную комнату падала уютная полоска света.

Я лежала на койке и слушала тишину родного дома. Приглушённые голоса на кухне долетали сквозь ласковую легкую дрему… Если бы я предчувствовала, что дом скоро навсегда исчезнет из моей жизни, я бы, наверное, постаралась запомнить каждую стеночку, каждую трещинку на ней, каждый лепесток в саду и каждый кусочек земли в огороде…

Однажды осенним днём, сидя в коляске, я увидела на комоде коробку цветных карандашей и тетрадку. Удивилась этой «незапланированной» покупке и спросила:

– Мама, это кому купили?

Мать как раз убирала мою постель. Медленно повернувшись, она смущенно ответила:

– Это мы тебе купили. Ты скоро поедешь в школу. Учиться будешь… читать, писать…

Я почувствовала скользящий холодок внутри, что-то в её интонации насторожило. И, как ни старалась, не могла представить себе, какой будет, эта школа.

После этого отец съездил в дом для детей-инвалидов посмотреть, что туда нужно везти. Они с мамой поначалу хотели доставить туда даже мою кровать. Но, оказалось, там есть подходящие кровати.

Решено было взять только две моих коляски – ходунки для прогулок и детскую коляску, в которой я сидела постоянно. Это была обычная прогулочная коляска, которую отец слегка переделывал по мере того, как я росла.

Домочадцы стали вести себя очень странно. Бабушка почти перестала ко мне подходить, а дед старался исчезнуть куда-то на целый день. Я остро чувствовала перемены, но не могла найти их причину. Став взрослой, поняла: они прекрасно знали, куда я попаду и каково будет там совершенно беспомощному ребёнку. Они чувствовали вину, ощущали неловкость и стыд, но решение уже было принято…

Когда родители собрались перевозить меня, за окном стоял хмурый октябрь. В памяти не осталось ясной картины, осталось что-то нечеткое, серое, размытое, будто полустёртая страница… Поздним вечером мы с отцом доехали на станцию Бочаты, неподалеку от которой находился детдом.

Помню, как он нёс меня на руках от станции, как прижалась к его плечу и притихла от страха. Мы подошли к темному деревянному бараку, отец постучал в дверь, оттуда заскрежетали замком и распахнули дверные створки.

Меня внесли в комнату и положили на неопрятную кровать в приёмной комнате, в которую сбежались все, кто работал в тот день. Этот специализированный детдом организовали совсем недавно, и каждый поступивший ребенок вызывал невероятное любопытство персонала. А тут молодые здоровые родители сдавали ребенка, несколько странного в своих движениях. Когда я лежала, странность была незаметна, только если повнимательнее приглядеться к положению рук и ног. А так на кровати лежала совершено обычная испуганная шестилетняя девочка.

Лежа на «приемной» кровати, я разглядывала грязные, давно не беленные стены, переводила глаза на незнакомых людей и спокойно ждала, когда отец переговорит со всеми, возьмет меня на руки и скажет: «Ну, дочка, а теперь поехали домой». И мы вернемся на станцию, сядем в поезд и вскоре будем дома.

Но всё обернулось иначе. Окружившие меня люди расступились, в приемную вошла мать, приехавшая заранее, чтобы обо всем договориться. На ней был казенный халат, застиранный так, что разноцветный рисунок ткани был еле виден. Она начала торопливо раздевать меня, глядя в сторону. Дождавшись, когда мать снимет с меня верхнюю одежду, отец подошел, наклонился, поцеловал меня и хотел уйти. Но ручонкой я невольно сбила с него шляпу, и он замешкался, поднимая ее с пола. А когда выходил, все заметили, как у него бегут слезы по щекам. Я этого, конечно, не помнила, да и не видела тогда его лица, это рассказала одна нянечка, когда я подросла.

Потом мать взяла меня на руки и понесла по длинному серому коридору. Зашла в палату, положила меня на свободную койку, попросила, чтобы к ней подвинули вторую койку, чтобы я не упала, и молча ушла. А потом выключили свет. В полутьме я стала разглядывать силуэты. Стояло много коек, на всех лежали дети-призраки. По палате металась здоровенная деваха со стриженной как у овцы головой – то есть голова у нее была острижена клочьями, местами торчали островки волос, местами виднелась кожа.

От совершенно незнакомой обстановки и страха я ничего не понимала и ничего не чувствовала. Мне даже показалось, что я умерла, и живыми остались только глаза, которые поневоле изучали совершенно непонятное место.

За окном наступила густая осенняя ночь, в палате стало тихо, и эта чужая тишина, совсем не такая как дома, помогла выйти из ступора. Всю ночь я всматривалась в темноту и ждала, что, тихо приоткрыв дверь, войдет мама, сядет на мою постель и утешит. Ведь мне так плохо!

Утром, едва няни стали проверять детей, чтоб перестелить тех, кто обмочился, я заревела белугой, отчетливо поняв, что меня бросили. Деваха с овечьей головой, что накануне металась по палате, начала как бешеный зверь носиться по проходу между коек. Она выглядела так дико и уродливо в серой казенной палате, что, наверное, ничего страшнее для меня придумать было нельзя.

Няни остановились возле моей койки и принялись утешать:

– Ну что ты плачешь? Посмотри, сколько у тебя здесь подружек. Вон Люда, такая же, как ты, лежит и не плачет.

Няни подняли Люду и под руки подвели к моей койке. Это была девчушка, которая тоже не могла ходить самостоятельно, и когда няни вели ее, я заметила, что она наступает лишь на пальчики. Еще по её лицу я поняла, что подходят к ней редко и еще реже ее поднимают. Люда улыбнулась, но от этого стало еще тоскливей, я отвернулась и снова заревела. Никогда так подолгу не плакала, и от долгого рева у меня пересохло во рту и обметало губы.

Через какое-то время в палату снова вошли няни и стали разносить завтрак. Подошла женщина с тарелкой каши, но я отвернулась. И женщина равнодушно отошла от меня, даже не предложив чаю, от которого я бы не отказалась.

У меня уже не было слез, они закончились, выплакала все, и я лишь тоненько подвывала, как полудохлый щенок. А тут еще стриженная под овцу деваха подскочила к моей койке и рявкнула:

– Чего орешь? Целый день орет и орет! Привезли ее на нашу голову!

Показалось, что в меня будто камень бросили, дома никто так зло не ругался. Мой вой тут же прекратился от страха, но тело продолжало беззвучно содрогаться. Уже не помню, до самого ли обеда я прострадала или все-таки забылась сном.

Помню только, что когда наконец пришла мать, едва завидев ее, я снова зарыдала в голос. Она взяла меня на колени и стала успокаивать, качая и приговаривая:

– Не плачь, посмотри, сколько здесь девочек, и никто из них не плачет. Мы с папой будем к тебе приезжать, будем брать тебя в гости на выходные…

– Я не хочу в гости, я хочу домой!!! – орала я, захлебываясь слезами.

Мать в те минуты мне показалась какой-то новой, чужой – то ли из-за казенного халата, что был на ней, то ли от того, что разговаривала со мной совсем по-новому. Она напоила меня водой, хотела покормить обедом, но я заупрямилась и не желала от нее отцепляться, и она никак не могла оторвать от себя мои скрюченные пальчики.

– Тома, мне же надо твою коляску доделать – обшить ее. А то, как ты будешь сидеть на необшитой коляске? Я её сейчас обошью, и тебе будет удобно на ней сидеть. А потом мне надо будет ехать домой, там Ольга одна, она тоже соскучилась и тоже плачет без меня.

Пока мать меня увещевала, я обратила внимание на то, что она меня называет не Нёмкой, по-домашнему, а Томой. Видимо, любимая Нёмка осталась дома, а сюда, в детдом, отдали ненужную Тому… То ли я к тому времени совсем ослабла от рыданий, то ли согласилась с доводами матери, то ли меня отрезвило обращение «Тома» вместо «Нёмки», но я ее отпустила.