КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ (КПРФ) – Одна из крупнейших...
«
Любая история об этом человеке вызывает недоверие. Правдоподобных историй с ним просто никогда не происходило». Это из повести Андрея Битова «Путешествие к другу детства» (1965), главный герой которой Генрих Штейнберг, выдающийся вулканолог («вулканавт», по слову того же Битова: в 19641971 гг. Штейнберг занимался геологией Луны, испытывал луноход, проходил подготовку к полету и, кабы не трагическая гибель «Союза-11», непременно полетел бы в космос). Лучшие литераторы, актеры, режиссеры и художники среди них Бродский, Рейн, Кушнер, Голованов, Соснора, Фоменко, Юрский, Зверев посвящали ему стихи, песни, писали и дарили портреты, снимали о нем фильмы.
Сегодня Генрих Семенович академик РАЕН, директор Института вулканологии и геодинамики. Он продолжает работать в экспедициях, прогнозирует извержения, мечтает построить на Москве-реке научный аттракцион «Остров гейзеров».
Генрих Семенович, вопрос к вам, в первую голову, как к современнику и другу всех этих замечательных людей. Чтобы стать героем литературных произведений достаточно ли просто дружить с их авторами или необходимо еще обладать каким-то особым, «литературогеничным», что ли, качеством?
Об этом надо спросить у друзей. Видит бог, я не рвался в литературные персонажи. Вот Битов в своей повести очень смешно рассказывает, как в некой редакции его уговаривали написать о положительном герое. И тогда он вспомнил обо мне. «Вот уж положительный, вот уж герой! В вулканы лазает. Каждый год себе что-нибудь ломает: руку, ногу, шею. И никто его, заметьте, не гонит сам лезет, совершенно бескорыстно, в самый кратер. Не человек символ!» А если серьезно
Действительно, обо мне в те годы много писали, меньше друзья, больше журналисты, поскольку были некие исключительные обстоятельства вернее, такие, что казались им исключительными: скажем, спуск в кратер действующего вулкана
А что такое вулканы (вопрос к другу всех поэтов) «поры», через которые Земля дышит, «сосцы», через которые она обменивается информацией со своими чадами животными, растениями, людьми?..
Скорее, каналы, по которым выходит ее энергия. Есть два основных способа, два варианта энергетической «разгрузки» Земли: механический (землетрясения, цунами) и тепловой. Земля горячая планета, и тепло за счет теплопроводности выходит через всю ее поверхность. Если, скажем, греть стенку с одной стороны, то с другой она рано или поздно станет теплой. А вулканы это конвективная разгрузка энергии, которая переносится поднимающейся из глубин горячей магмой. Это показатель того, что планета живая.
Из дневника Г. Штейнберга
12.07.1975.
[Вулкан Толбачик во время извержения]
Четыре часа, лежу на вершине старого конуса. Когда-то он был таким же, как Сегодняшний [это о новом, пока безымянном вулканическом конусе, который образовался «на ровном месте»; через десять дней высота у него будет более 300 м. Его назовут конус Горшкова]. Много здесь конусов, много. Как на кладбище могил. И мимо них, и сквозь, и рядом совсем течет жизнь, идет время; неторопливое и неотвратимое. Сто лет для них не время. И не заметил, как уснул на жестковатом для пальцев и мягком для тела ягеле. И так же не заметил, почему проснулся. Кажется, затекла рука, а может быть, в подсознании возник вертолетный гул.
Хорошо я один. Мне бы одному и быть всегда. Внизу горит подожженный раскаленными обломками кедрач.
Вернемся к теме дружбы. Одна из дарственных надписей Бродского получила особую известность. Я имею в виду ту, что он оставил вам на своей книжке «Новые стансы к Авгу сте»: «Пока ты занимался лавой, / я путался с одной шалавой./ Дарю тебе, герой Камчатки, / той путаницы отпечатки»
Ну, Иосиф-то близкий друг. Вернее, приятель
Если подходить строго, друг это человек, без которого тебе (или ему) трудно обходиться. Я полагаю, что здешних друзей Иосифа можно сосчитать по пальцам: конечно, Женя Рейн, покойные Володя Уфлянд, Андрей Сергеев. Естественно, Лева Лосев, Томас Венцлова, Михаил Барышников, Юз Алешковский, но они, как, впрочем, и Довлатов и здешние, и тамошние
А я с Иосифом познакомился у Рейна. И был это год 58-й, наверно. Мы оба старше Иосифа на пять лет. Я уже заканчивал институт, а он, после восьми классов, работал фрезеровщиком на «Арсенале».
Надо сказать, я хорошо знал почти всех молодых ленинградских поэтов того времени. И Рейна, и Кушнера, и Городницкого, и Британишского, и Глеба Горбовского
«Технологов» Диму Бобышева, Толю Наймана
Вы серьезно увлекались поэзией или это было таким общим поветрием?
Нет, «поветрие» началось в 1956-м, после ХХ съезда. А я поэзию полюбил лет на десять раньше. Вот Рейн в своем мемуаре пишет, что в каком-то смысле заразился этим через меня. У моего отца была хорошая библиотека, и после Пушкина-Лермонтова и всего, чему учили с детского сада, вдруг Багрицкий с «Думой про Опанаса» и контрабандистами
Год 46-й или 47-й
Так что поэзию любил с детства. Потому, наверно, поэтом и не стал. Толстовской «энергии незнания» у меня не было. Я знал и понимал, что так не смогу.
Вообще, все мы вышли из интерната «Архитектор» (в эвакуации) и одноименного пионерлагеря. Лагерь находился на Карельском перешейке в Териоках (Зеленогорск). Кроме меня и Жени Рейна в «Архитекторе» были Андрей Битов, и ныне покойный замечательный композитор Толя Милославский, и Артур Чилингаров, который сейчас вице-спикер в Думе
Сережа Юрский хоть и не был с нами в лагере, но обитал рядом, на даче
Разумеется, в студенческие годы я учился в Горном институте география контактов резко расширилась.
Из дневника Г. Штейнберга
06.07.1959.
[Ленинград] Рано утром звонок, открыл дверь на пороге Глеб Горбовский. В позапрошлом году он женился на Лиде Гладкой, прелестной выпускнице нашего факультета, и укатил с ней на Сахалин. «Ты откуда?» «С Сахалина, с поезда
» «В отпуск или как?» «Или как
» «Ладно, говорю, иди умывайся». И пошел он в ванную. Я разбудил Кулакова, вторую неделю обитавшего у меня после исключения из ГИТИСА за абстракционизм, объяснил ему, что Глеб самый талантливый из наших молодых. Сидим, ждем, когда умоется, а его все нет. Кулаков пошел в ванную, возвращается: «Он на кухне сидит, капусту ест». «Какую капусту?» «Которая на окне лежала». Выяснилось, что деньги у Глеба в Москве сперли и он вторые сутки не емши
«Чего ж ты сразу не сказал?» «Да неудобно как-то
» Ну, прямо, бежал бродяга с Сахалина.
Как вас занесло в Горный институт?
В 52-м году я уже четко знал, что многие институты для меня закрыты, и потому было желание уйти от городов, от начальства, от этой жизни от всего. При этом отец хотел из меня сделать архитектора, поскольку сам был архитектор.
Так вот, у приятеля моего по школе братец был геолог. «Геология, говорит, то, что тебе нужно: полгода в экспедиции ты сам себе бог, царь и воинский начальник». И я поступил в Горный институт. Рейн же подался в Технологический, где познакомился с Найманом и Бобышевым. Эта тройка держалась особняком.
Бродский позже присоединился?
Году в 5859-м. Надо сказать, что все названные молодые поэты были тогда по уровню на голову выше Иосифа. И, естественно, поначалу я к нему относился без интереса: таких много. В 61-м году когда я уже на Камчатке работал он ко мне пришел и попросил взять его в экспедицию, на вулканы. «Иосиф, говорю, ты в прошлом году поехал с ребятами из Дальневосточной экспедиции и в середине сезона от них удрал. Мне нужны люди надежные». И не взял.
Но начиная года с 1962-го отношение мое к нему как поэту изменилось
За очень короткий срок год-два он вырос поразительно. Раза три-четыре в год я приезжал в Ленинград, и мы встречались обычно в его «полутора комнатах», один на один, за бутылкой вина
Что, крепких напитков не употребляли?
Нет, в те времена мы предпочитали сухие грузинские вина
Знаете, мне приходилось с чекистами общаться несколько чаще, чем обычному научному сотруднику: Камчатка пограничная зона, въезд по пропускам; получая разрешение на полевые работы (равно по их окончанию), проходишь беседу с «куратором».
Мое же положение было особым, поскольку отвечал я за аэроконтроль состояния вулканов, имел свой самолет и выполнял внетрассовые полеты с плановой аэрофотосъемкой, которая тогда считалась работой совсекретной. Почему об этом вспоминаю? Однажды куратор по-свойски мне сказал: «Странный у вас народ в институте!.. Вот рядом геологическое управление, вроде тот же профиль
Но там как соберутся да поддадут, так с бабами по углам, а то и до мордобоя доходит
У вас же собираются и весь вечер о чем-то разговаривают. Ненормально!»
Из дневника Г. Штейнберга
16.03.1963.
Речь Хрущева. Все поставили на свои места. Поиграли в демократию, и будя.
Обойма, по которой стреляли: Эренбург, Вознесенский, Рождественский, Евтушенко, Паустовский, Некрасов, Хуциев, Аксенов.
«Которые здесь агенты империализма? Говнюки, сопляки, жопы!»
810 лет назад из мальчишеского упрямства я говорил: через 10 лет у нас будет новый культ. Неужели будет? Похоже, что без 37-го, 48-го, 52-го, но будет. И лозунги, и поток приветствий.
А ну их всех на х
Вернемся к своим вулканам и будем заниматься ими. Будем относиться ко времени не человечески, не исторически, а геологически: 100 тысяч, даже миллион лет это пустяки.
Начиная с 1965 года, когда Иосиф освободился, я три года пытался вывезти его на Камчатку. Но поскольку он был «под колпаком», пропуск ему не давали. И вот в 1968 году я предложил: «Давай сделаем так: пришлю документы на Мишу Мейлаха, он оформит пропуск, возьмет билет, ты с этим билетом и полетишь (паспортов тогда на посадке не спрашивали), а в Петропавловске я тебя встречу и с милицией, пограничниками договорюсь. Мол, то-се, пришлось человека в последний момент заменить».
В конце июня получаю телеграмму: вылетаю, дата, рейс №
и т.п. В указанный день сажусь в наш съемочный АН-2 и перелетаю 30 километров к поселку Елизово, где военный аэродром, туда же прилетают с материка гражданские лайнеры. С борта АН-2 связываюсь с командиром лайнера и сообщаю ему, что у них на борту важный пассажир Мейлах, которого здесь ждет самолет, так что после посадки его сразу на выход, не задерживая (документы проверяются на борту, а это еще минут на тридцать)
Лайнер у перрона, подкатывают трап, открывается дверь
и выходит Миша Мейлах. «Миша, спрашиваю, за коим лешим?!» «Знаешь, в последний момент Иосиф решил, что его отследят и накроют»
Из дневника Г. Штейнберга
17.03.2001.
Спорить с гуманитариями бесполезно по двум причинам. Во-первых, в дискуссиях и спорах они не ищут истину, а пытаются доказать справедливость своей точки зрения, своих взглядов и выводов. Потому в их спорах истина и не рождается. Ее не ищут. Во-вторых (и это главное): у гуманитариев нет аксиоматики, т.е. исходных для научной дискуссии положений, справедливость которых признается участниками спора. При отсутствии аксиоматической базы логика как метод доказательства бесполезна, т.к. не работает.
Не случайно ни в одном юридическом кодексе (уголовном, семейном, гражданском, процессуальном и пр.) нет слов «любовь», «доброта», «порядочность», ибо термины эти строгого, однозначного для всех определения не имеют
И при всей христианской основе европейской культуры нравственной основой европейских юридических кодексов является не Евангелие, а Ветхий Завет и 10 заповедей Моисеевых.
Генрих Семенович, в пику Битову расскажите что-нибудь «правдоподобное».
Знаете, кто был первым вулканологом? Моисей. Во всяком случае, непосредственным свидетелем и даже участником извержения. Откройте Библию, Ветхий Завет, Пятикнижие, вторую книгу Моисееву, «Исход» : «Гора же Синай вся дымилась от того, что Господь сошел на нее в огне; и восходил от нее дым, как дым из печи, и вся гора сильно колебалась». Типичное описание извержения. Если съездить туда да взять пробы на С-14, радиоуглерод, то можно с точностью в плюс-минус 10 лет определить дату явления Господа Моисею и народу Израиля.
В вашей жизни были открытия и извержения; подготовка в космонавты; пулевые и ножевые ранения; семь суток без сознания после взрыва на вулкане и семь суток тюрьмы в камере-одиночке; уголовное дело по расстрельной статье, следствие, амнистия и отказ от нее; увольнение из института и четыре года работы электриком в котельной; полсотни прыжков с парашютом
При этом многие события и обстоятельства 4050-летней давности вы описываете так, будто они произошли с вами вчера
Человек помнит абсолютно все. В голове все есть. Как в компьютере. Вся сложность в том, что для чтения или распечатки надо знать имя файла: набрать и вызвать. Таким файлом может быть дневниковая запись, старое письмо, какие-то случайные предметы, сохранившиеся с незапамятных времен: билет в кино, фотография, программка какого-то спектакля, и событие, ситуация встает перед глазами, словно во сне или в кино: с текстом и музыкой. Как написано на гербе Фонтанного Дома: «Deus conservat omnia» «Бог сохраняет все».
С Генрихом Штейнбергом беседовал Санджар Янышев.
Генрих Семёнович Штейнберг (род. 13 февраля 1935, Ленинград) - российский вулканолог. Директор Института вулканологии и геодинамики РАЕН (г. Южно-Сахалинск).
Биография
Работал на Дальнем Востоке по направлению вулканология после окончания Ленинградского горного института в 1959 году.
Основное направление исследований Г. С. Штейнберга - контроль состояния вулканов и прогноз извержений. Он работал на многих (более 20) извержениях (Карымский, 1961-62, Шивелуч, 1964, 1980, Ключевской 1966, 1980; Алаид, 1972; Тятя, 1973; Грозный, 1989; Толбачик, 1975-76; Сарычева, 1976 и др.). На извержении вулкана Карымский (1962 г.) получил тяжелую травму, однако, продолжает работать на действующих вулканах. Г. С. Штейнберг первым из советских вулканологов спустился в кратер действующего вулкана (1961 г.), получив ценные данные о его состоянии.
В 1966 г. Г. С. Штейнберг защитил кандидатскую, а в 1988 г. докторскую диссертации, в 1991 г. избран членом-корреспондентом, а в 1993 г. академиком РАЕН. Имеет более 200 работ и изобретений и продолжает работать в экспедициях, участвуя в исследованиях, которые проводятся в кратерах действующих вулканов, что нередко связано с высоким риском.
В 1992 г. руководил российской группой вулканологов, направленной по решению Правительства России в Никарагуа по просьбе Правительства Никарагуа и поручению комиссии ООН. Г. С. Штейнберг с двумя его сотрудниками в короткий интервал между взрывами поднялся на вулкан и Г. С. Штейнберг спустился в действующий кратер, собрав образцы и материалы, необходимые для прогноза дальнейшего хода извержения и определения времени его окончания. Прогноз, подготовленный Г. С. Штейнбергом оказался верным; ни американские, ни европейские вулканологи, прибывшие на извержение Сьерра-Негро раньше, не смогли получить подобных результатов. Заключение Г. С. Штейнберга позволило правительству Никарагуа принять решение о прекращении эвакуации населения и отменить чрезвычайное положение. Сразу после извержения группа Г. С. Штейнберга по просьбе президента Панамы провела научно-экспертные работы на вулканах этой страны. Работа группы Г. С. Штейнберга получила высокую оценку правительств Никарагуа и Панамы В СМИ многих стран отмечена «храбрость русских на Сьерра-Негро».
С 1992 г. Институт вулканологии и геодинамики РАЕН, которым руководит Г. С. Штейнберг, ежемесячно (ежеквартально) подготавливает прогнозы вулканической активности, ожидаемой в следующем месяце (квартале) на наиболее населенных островах южных Курил - Итурупе и Кунашире. Основанием для прогнозов являются данные сети станций и регулярные наблюдения, проводимые в том числе лично Г. С. Штейнбергом в кратерах действующих вулканов. Ошибочных прогнозов в 1992-2000 гг. не было.
В октябре 1999 г. Г. С. Штейнберг предупредил губернатора Сахалинской области и мэра района о предстоящем извержении вулкана Кудрявый. Точный прогноз (отклонение 7 час.) позволил провести необходимые мероприятия, предусмотренные для подобных случаев.
В момент старта извержения Г. С. Штейнберг и участники экспедиции находились на кратере. В стадию максимальной активности вулкана, выполнив необходимые наблюдения и исследования, Г. С. Штейнберг вывел отряд с кратера, пройдя в тёмное время суток через зону интенсивного пеплопада; ни один сотрудник не получил травм. На следующий день Г. С. Штейнберг с А. В. Соловьевым, С. И. Ткаченко, М. Г. Штейнбергом, поднялись на кратер, где Г. С. Штейнберг находился до конца извержения.
В 1992-93 гг. Г. С. Штейнбергом с сотрудниками открыт первый в мире минерал рения (очень редкого металла), а в 1994-99 гг. проведена детальная разведка этого уникального, единственного в мире месторождения, находящегося на о. Итуруп, на вулкане Кудрявый. Это открытие является особо важным, так как в настоящее время других источников рения у России нет (СССР занимал I место в мире по добыче, но все источники рения, добывавшегося попутно с другими металлами, остались в странах СНГ). Открытие Г. С. Штейнбергом месторождения рения отмечено премией Геолбанка и Роскомнедра «За укрепление минерально-сырьевой базы России» (1994 г.) и премией Губернатора области «За лучшую научную работу года» (1996).
В 1964-71 гг. Г. С. Штейнберг занимался геологией (вулканами) Луны и испытывал аппаратуру, впоследствии работавшую на Луне. В 1969-70 гг. был начальником экспедиции, проводившей ходовые испытания лунохода. Последующая работа Луноходов (1970-71 гг.) показала полное соответствие испытательных площадок, выбранных Г. С. Штейнбергом на вулканах Шивелуч и Толбачик (Камчатка); в 1968-71 гг. прошёл подготовку как космонавт-исследователь (однако, после катастрофы в 1971 г. «Союза-11» запуски с космонавтами-исследователями в течение 10 лет не проводились). Работа Г. С. Штейнберга по механизму образования лунных кратеров опубликована в Доклады Академии наук в 1965 г. с представлением главного конструктора С. П. Королева (единственная работа представленная к публикации С. П. Королёвым в качестве академика). В 1971-78 гг. Г. С. Штейнберг вице-президент Международного общества по геологии Луны, с 1969 г. по настоящее время редактор международного журнала «Modern Geology» (Нью-Йорк - Лондон - Париж - Токио - Монреаль).
Г. С. Штейнбергом разработан механизм действия гейзеров, предложены новые оригинальные методы их исследования, сделаны защищенные патентами модели гейзеров, и создана принятая в мире теория гейзерного процесса.
Дружил с учёным Ф. И. Шадерманом, который также работал на Кудрявом и запатентовал метод получения рения из фумарольных газов вулкана.
Г. С. Штейнбергу посвящена неоднократно издававшаяся повесть известного русского писателя, председателя ПЕН-клуба А. Г. Битова («Путешествие к другу детства»), стихи нобелевского лауреата И. А. Бродского, Е. Б. Рейна, А. М. Городницкого, А. С. Кушнера. О нём сняты телевизионные и документальные фильмы советских, российских и зарубежных кинематографистов.
Работал на Дальнем Востоке по направлению вулканология после окончания в 1959 году .
Основное направление исследований Г. С. Штейнберга - контроль состояния вулканов и прогноз извержений. Он работал на многих (более 20) извержениях (Карымский, 1961-62, Шивелуч, 1964, 1980, Ключевской 1966, 1980; Алаид , 1972; Тятя, 1973; Грозный, 1989; Толбачик, 1975-76; Сарычева, 1976 и др.). На извержении вулкана Карымский (1962 г.) получил тяжелую травму, однако, продолжает работать на действующих вулканах. Г. С. Штейнберг первым из советских вулканологов спустился в кратер действующего вулкана (1961 г.), получив ценные данные о его состоянии.
В 1966 г. Г. С. Штейнберг защитил кандидатскую, а в 1988 г. докторскую диссертации, в 1991 г. избран членом-корреспондентом, а в 1993 г. академиком РАЕН . Имеет более 200 работ и изобретений и продолжает работать в экспедициях, участвуя в исследованиях, которые проводятся в кратерах действующих вулканов, что нередко связано с высоким риском.
В 1992 г. руководил российской группой вулканологов, направленной по решению Правительства России в Никарагуа по просьбе Правительства Никарагуа и поручению комиссии ООН. Г. С. Штейнберг с двумя его сотрудниками в короткий интервал между взрывами поднялся на вулкан и Г. С. Штейнберг спустился в действующий кратер, собрав образцы и материалы, необходимые для прогноза дальнейшего хода извержения и определения времени его окончания. Прогноз, подготовленный Г. С. Штейнбергом оказался верным; ни американские, ни европейские вулканологи, прибывшие на извержение Сьерра-Негро раньше, не смогли получить подобных результатов. Заключение Г. С. Штейнберга позволило правительству Никарагуа принять решение о прекращении эвакуации населения и отменить чрезвычайное положение. Сразу после извержения группа Г. С. Штейнберга по просьбе президента Панамы провела научно-экспертные работы на вулканах этой страны. Работа группы Г. С. Штейнберга получила высокую оценку правительств Никарагуа и Панамы В СМИ многих стран отмечена «храбрость русских на Сьерра-Негро».
С 1992 г. Институт вулканологии и геодинамики РАЕН, которым руководит Г. С. Штейнберг, ежемесячно (ежеквартально) подготавливает прогнозы вулканической активности, ожидаемой в следующем месяце (квартале) на наиболее населенных островах южных Курил - Итурупе и Кунашире . Основанием для прогнозов являются данные сети станций и регулярные наблюдения, проводимые в том числе лично Г. С. Штейнбергом в кратерах действующих вулканов. Ошибочных прогнозов в 1992-2000 гг. не было.
В октябре 1999 г. Г. С. Штейнберг предупредил губернатора Сахалинской области и мэра района о предстоящем извержении вулкана Кудрявый . Точный прогноз (отклонение 7 час.) позволил провести необходимые мероприятия, предусмотренные для подобных случаев.
В момент старта извержения Г. С. Штейнберг и участники экспедиции находились на кратере. В стадию максимальной активности вулкана, выполнив необходимые наблюдения и исследования, Г. С. Штейнберг вывел отряд с кратера, пройдя в тёмное время суток через зону интенсивного пеплопада ; ни один сотрудник не получил травм. На следующий день Г. С. Штейнберг с А. В. Соловьевым, С. И. Ткаченко, М. Г. Штейнбергом, поднялись на кратер, где Г. С. Штейнберг находился до конца извержения.
В 1992-93 гг. Г. С. Штейнбергом с сотрудниками открыт первый в мире минерал рения (очень редкого металла), а в 1994-99 гг. проведена детальная разведка этого уникального, единственного в мире месторождения, находящегося на о. Итуруп , на вулкане Кудрявый . Это открытие является особо важным, так как в настоящее время других источников рения у России нет (СССР занимал I место в мире по добыче, но все источники рения, добывавшегося попутно с другими металлами, остались в странах СНГ). Открытие Г. С. Штейнбергом месторождения рения отмечено премией Геолбанка и Роскомнедра «За укрепление минерально-сырьевой базы России» (1994 г.) и премией Губернатора области «За лучшую научную работу года» (1996).
В 1964-71 гг. Г. С. Штейнберг занимался геологией (вулканами) Луны и испытывал аппаратуру, впоследствии работавшую на Луне. В 1969-70 гг. был начальником экспедиции, проводившей ходовые испытания лунохода . Последующая работа Луноходов (1970-71 гг.) показала полное соответствие испытательных площадок, выбранных Г. С. Штейнбергом на вулканах Шивелуч и Толбачик (Камчатка); в 1968-71 гг. прошёл подготовку как космонавт-исследователь (однако, после катастрофы в 1971 г. «Союза-11» запуски с космонавтами-исследователями в течение 10 лет не проводились). Работа Г. С. Штейнберга по механизму образования лунных кратеров опубликована в Доклады Академии наук в 1965 г. с представлением главного конструктора С. П. Королева (единственная работа представленная к публикации С. П. Королёвым в качестве академика). В 1971-78 гг. Г. С. Штейнберг вице-президент Международного общества по геологии Луны, с 1969 г. по настоящее время редактор международного журнала «Modern Geology» (Нью-Йорк - Лондон - Париж - Токио - Монреаль).
Г. С. Штейнбергом разработан механизм действия гейзеров , предложены новые оригинальные методы их исследования, сделаны защищенные патентами модели гейзеров, и создана принятая в мире теория гейзерного процесса.
Дружил с учёным Ф. И. Шадерманом , который также работал на Кудрявом и запатентовал метод получения рения из фумарольных газов вулкана.
Г. С. Штейнбергу посвящена неоднократно издававшаяся повесть известного русского писателя, председателя ПЕН-клуба А. Г. Битова («Путешествие к другу детства») , стихи нобелевского лауреата И. А. Бродского , Е. Б. Рейна , А. М. Городницкого , А. С. Кушнера . О нём сняты телевизионные и документальные фильмы советских, российских и зарубежных кинематографистов.
Напишите отзыв о статье "Штейнберг, Генрих Семёнович"
Примечания
Отрывок, характеризующий Штейнберг, Генрих Семёнович
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.
Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Ранние годы
Отец - Штейнберг Семен Исаакович (1910 - 1989) - был строителем. В 1941 г. ушел добровольцем на войну, был ранен. После войны работал начальником управления «Аэропортстрой». Мать - Великина Анна Аркадьевна (1912 - 1997) - техник-чертежник, в войну воспитатель в интернате, после войны модельер женской одежды. Родители говорили на идише .
Автор около 200 работ, большая часть которых (кроме «лунных») посвящена вулканам и гейзерам. Среди работ по Луне необходимо особо значима статья «О неприменимости соотношения Болдуина для определения причин возникновения лунных кратеров», опубликованная в «Докладах АН СССР» в т.165, № 1, 1965 г.
Личная жизнь
Активно участвует в жизни еврейской общины в Москве .
Был женат три раза. У него трое сыновей и две дочери. Одна из дочерей живёт в Израиле .
О жизни Штейнберга написал популярный писатель Андрей Битов в повести "Путешествие к другу детства".
ПОСЛЕСЛОВИЕ ГЕРОЯ: ГЕНРИХ ШТЕЙНБЕРГ О ПОДВИГЕ И ПОСТУПКЕ
Беседу ведет Светлана Бунина
Впервые я увидела его на вечере памяти Бродского в одном из московских клубов – и поразилась сходству с Бродским. «Прекрасная эпоха» оборачивалась ко мне лицом, заостренным решимостью и печалью. Смотрела, иронически прищурясь. И приближалась, сохраняя присущую ей сдержанность в жестах… Прошло несколько лет, уверивших меня в точности этого первого впечатления. Настолько, что сегодня почти недоумеваю: как же возможно предоставить слово – образу?
В долине гейзеров. 1979 год.
– Генрих Штейнберг. Говорящее имя, готовый прецедент для писателя. Родители назвали вас в честь Гейне – и запрограммировали особые отношения с поэзией. А как обнаружило себя призвание к «каменным горам»: геологии, вулканам?
– В моем детстве была замечательная книжка, еще дореволюционная: «Столетие открытий. XVI–XVII век». Ее герои – Васко да Гама, Магеллан, Писарро, Беринг – уходили из городов, ища неподсказанных ответов. И позже, в атмосфере конца 40-х – начала 50-х (а частью этой атмосферы была «еврейская проблема», заведомая невозможность поступить во многие вузы), я понял: нужно выбирать работу, дающую возможность ухода. От городов, начальства – всей этой предельно регламентированной жизни… Но корень был в огромном, не проходящем с годами любопытстве.
– Можно ли сказать, что научный эксперимент связан с экспериментом над самим собой? И прав ли Битов, писавший в повести «Путешествие к другу детства», что ваша жизнь – непрерывный эксперимент, «подвиг», ставящий вопрос о человеческих возможностях?
– Вулканология не совсем обычная наука в том отношении, что требует от исследователя хорошей спортивной формы. Она не создается в лаборатории. Наблюдая извержение, «входишь» в эксперимент, который ставит сама природа… Подобный эксперимент творится и над человеком. Просто мы не измеряем, как трансформируется наше состояние. Когда я на протяжении нескольких лет ежегодно бежал 100 и 3000 метров на время, сверяя результаты, то заметил, что в интервале от 20 до 45 лет явно меняется только один параметр: скорость.
– Чем в те годы жила ваша семья? Расскажите о своих родителях.
– Отец, Семен Исаакович, был довольно известным архитектором, руководил мастерской и входил в правление ленинградского Союза архитекторов. В 1937 году, почувствовав неладное, уехал на несколько месяцев на один из своих объектов в Сталино (нынешний Донецк). И чудом избежал ареста. С началом войны ушел на фронт добровольцем, а после ранения строил временные площадки для самолетов в блокадном Ленинграде. В 1946-м, когда создавался «Аэрофлот», отца вызвал Шикторов, начальник Ленинградского НКВД, знавший его с войны. Предложил сменить неудобную фамилию и, соответственно, документы. Отец отказался. Второй раз дамоклов меч навис над ним в конце 1952 года: тогда впервые произошло столкновение самолетов в зоне ленинградского аэропорта, а его строительством с 1946 года руководил отец. Виноваты были диспетчеры, но ответственность взял на себя начальник аэропорта Гриценко, заслуженный летчик. А несколько месяцев спустя появился фельетон об отце – один из тех, последствия которых известны. В те дни он перетряхивал любимую свою библиотеку и сжигал том за томом (одно время удавалось привозить из Риги, где тоже строился аэропорт, немало редких книг). Я помогал ему. Ясно помню двенадцатитомную «Историю еврейского народа» профессора Дубнова рижского издания начала 30-х годов – она плохо горела… Это была первая декада января 1953 года. Во второй в газетах замелькали статьи о врачах-убийцах. Но когда умер Сталин, всем сразу стало не до того…
– А ваша мама?
– Она была чертежницей, но после войны каждое лето работала в пионерлагере «Архитектор». Один из таких сезонов описан Битовым. А вот когда мы подросли, мама стала шить шляпки – и была известным в Ленинграде мастером. Так что в нашем доме легко можно было встретить звезд-балерин из Мариинки.
– Еще одна яркая фигура брат Александр. Он ведь тоже известный ученый – и тоже академик?
– В отличие от меня брат всегда был тихим, примерным мальчиком, с медалью закончил ту самую школу, из которой меня выгнали (меня, впрочем, изо всех школ выгоняли). Он замечательный специалист по физике горения и взрыва, а в 60-х с моей подачи занялся гейзерами. Вот уже лет десять, как он работает в США.
– Как началось общение с будущими поэтами? Я знаю, что с некоторыми из них вы познакомились еще в детстве.
– Первые дружбы завязались летом 1945 года в пионерлагере Союза архитекторов. Там были Рейн, Битов, Игорь Долиняк, Артур Чилингаров. С соседней дачи приходил Сережа Юрский… Мальчишеское уважение основывается на нехитрых личностных параметрах: крепость, выносливость, воля. И мой рейтинг был высоким: я хорошо играл в футбол. В юности был вратарем сборной Ленинграда, а затем меня взяли в дублирующий состав «Зенита». Ушел из большого футбола в двадцать один год, когда пришлось сделать выбор между спортом и учебой в институте… В воспоминаниях Жени Рейна есть любопытное признание: оказывается, первое представление о поэзии он почерпнул из библиотеки моего отца, обнаружив там Заболоцкого и Багрицкого. С Багрицкого начал и я, на одном дыхании прочтя «Думу про Опанаса».
– Как появился образ «улицы Пушкинской», который часто фигурирует в рассказах ваших друзей?
– Наша квартира в доме № 9 по улице Пушкинской была по тем временам уникальной. Три большие комнаты чуть ли не на Невском… Под окнами в скверике Пушкин работы Опекушина. Вот все у нас и собирались. Посиделки в общественных местах были нежелательны. Казалось бы, «оттепель», 1956 год, ХХ съезд. Но 1956 год – это венгерские события («Там красная кровь – на черный асфальт, / там русское “Стой!” – как немецкое “Хальт!”», строки Лиды Гладкой)… Откат пошел сразу же: помню, как из Технологического был исключен Рейн – за нешаблонную статью в институтской газете. Кажется, об импрессионистах – и уже этого оказалось достаточно.
– Кто в то время учился вместе с вами в Горном?
– Володя Британишский, Саша Городницкий, Леня Агеев, Олег Тарутин. Говорю о писателях, которые были приняты в СП в начале 60-х. Еще Эдик Кутырев, Глеб Горбовский, Саша Кушнер, Лена Кумпан – это все литобъединение при Горном институте, которое вел замечательный поэт и человек Глеб Семенов. Собственно говоря, в Ленинграде было три серьезных объединения. Еще университетское, в массе своей там были люди более ортодоксальные. Оттуда вышел Илья Фоняков. Но там же были и юный Лева Лившиц (Лосев), Леня Виноградов («Мы фанатики, мы фонетики, / не боимся мы кибернетики...» – слово-то еще было запрещено), Володя Уфлянд, Миша Еремин. И было крепкое литобъединение у Давида Дара в ДК «Трудовые резервы» – из его учеников заметных было двое: Глеб Горбовский и Витя Соснора. И конечно, трое из Технологического, вне объединений, они и держались втроем: Рейн, Найман и Бобышев. На Пушкинской бывали практически все «горняки», чаще всех Горбовский, который одно время жил по соседству, в доме № 2. И конечно, Рейн с друзьями.
– «Где слушали, хватив портвейна, / Рычанье алчущего Рейна / Свободной кисти мастера, / И Глеба пьяного куплеты / Самозабвенные поэты / Кричали хором до утра…» Это из стихотворения Городницкого, посвященного братьям Штейнбергам. А Бродский?
– Иосиф появился гораздо позже – сказались пять лет разницы. Он возник году в 1958–1959-м, в свои восемнадцать-девятнадцать, и с ним я познакомился как с приятелем Рейна. Так к нему и относился, ведь те, кого я перечислил, – Кушнер, Городницкий, Британишский, Горбовский, Агеев, Тарутин – уже многое успели сделать. А у Иосифа в конце 50-х если дюжина стихотворений набиралась, то хорошо. Он еще только начинал. «Еврейское кладбище», «Пилигримы»… Для меня он как поэт открылся году в 1961-м. А тогда было его скандальное выступление в ДК имени Горького. На Дне поэзии он вышел на сцену и ничтоже сумняшеся прочитал «Еврейское кладбище». И Глеб Семенов, который вел вечер и видел людей из горкома, искавших повод, чтобы всю эту лавочку поэтическую вообще прикрыть, – так вот, Семенов после первого же стихотворения деликатно его от сцены отстранил. А скандал, конечно, разгорелся.
– «Единственный пожизненный друг» – так называет вас Рейн. Легко ли быть другом поэтов? Знать гения в буднях? Мне памятен ваш рассказ про общение со Зверевым…
– Близко я с Толей общался, условно говоря, одну неделю – он у меня жил. Мой друг Миша Кулаков, замечательный художник, обосновавшийся теперь в Италии, однажды позвонил в восемь утра и попросил: «Генрих, забери к себе Зверева! Он ехал ко мне, но я в поезде познакомился с чудной девушкой…» Почему вспоминаю эти подробности – девушка, которая с кулаковского горизонта сразу исчезла, была художница Таня Сергеева, моя будущая жена. Привел я Зверева домой – и начал он у меня жить… Мы ходили по компаниям или просто общались, но, как бы то ни было, я Толю аккуратно привозил домой, укладывал. Он был любитель выпить. А утром, придя в себя, выходил к моей маме (я обычно уже убегал по делам – ведь это была лишь командировка, один из приездов с Камчатки), раскладывал последние рисунки, небольшие, графика на альбомных листах: «Анна Аркадьевна! За три рубля любой возьмите!» Она, конечно, деньги давала и ни одной картинки не брала… В тот приезд Кулаков, Зверев и Игорь Димент нарисовали три моих портрета… Иногда Толя бывал невыносим со своим режимом работа-водка, и мы с Кулаковым его нежно отсылали. Он был сдержанным человеком. Но всегда и везде оставался собой. Бывал резким. Не снисходил до того, чтобы приспосабливаться. Уже в Москве – наверное, зимой 1971/1972 года – поехали мы в гости к американцам. Зверев, Кулаков и я. Отношения с Америкой в то время были скверные. Помню, как смотрела на нас охрана. Как один из сотрудников посольства дал мне доклад комиссии Уоррена по убийству Кеннеди… Толя и там вел себя как везде. Никакой поправки на аудиторию он не делал.
С А. Городницким и Е. Рейном. 2005 год.
– Вот снова возник мотив пренебрежения контекстом. Первый раз в связи с молодым Бродским… Может быть, гений – тот, кто не делает поправки на ситуацию? Или, перефразируя одного из персонажей Андрея Тарковского, «каждый человек совсем не то, чем он является, в то время как гений – то, что он есть»?
– Да, совершенно верно.
– Как вы думаете, за что вас любили друзья-поэты? Интересовались ли они вашей научной работой?
– Думаю, как для меня (через их творчество), так и для них это была встреча со свободой. Я был далек от ситуации, в которой они вынуждены были находиться, и возникал пришельцем из какого-то вольного мира – Камчатка в этом отношении давала очень большую свободу. Там было не до политики партии и правительства. Там была жизнь… Город Петропавловск, полдюжины райцентров, связь скверная… А про работу они что-то знали, хотя бы из газет. Но в тонкости особенно не входили. За исключением, пожалуй, Иосифа. Он вообще был очень любознательным. И к тому же с ним мы всегда общались один на один, тут-то и начинался настоящий разговор. С ним – и еще с Андреем Битовым – советовался, когда мне «порекомендовали» вступить в партию (а требование это возникло после включения в группу космонавтов-исследователей). Иосиф сказал: «Эту проблему почти 400 лет назад решил твой тезка Генрих IV. И если Париж стоит мессы, то Луна, космос тоже чего-то стоят… И ты будешь первым евреем, которого поцелует Подгорный».
– Кого вам удалось взять в свои экспедиции?
– Глеб Горбовский два или три сезона у меня проработал в идеальных для поэта условиях. Много писал. И стихи про вулканы у него есть. Миша Мейлах приезжал – мы хотели под его именем провезти Иосифа, но не получилось. Была еще громкая поездка Горбовского с Битовым. Та самая, после которой Андрей «Путешествие к другу детства» написал… В 1963 году они прилетели в творческую командировку. Я квартиру получил в Петропавловске, в хрущевке, – что и стали мы в один из дней отмечать. А ближе к вечеру у них телевизионный эфир на местном канале (тогда записи не было – прямой эфир, следовательно). И Глеб был навеселе, но Андрей его в положенное время повез. Вечером поднимаюсь к соседям, включаем телевизор: Глеб сидит, голову рукой поддерживает, а она то и дело соскальзывает. Дальше – больше. Битов прочитал рассказик небольшой, подходит очередь Горбовского… Он слегка сплевывает через губу (потом говорил – табачную крошку), обещает стихи читать любимые. И начинает с мрачной выразительностью: «Прощай, немытая Россия…» Дочитать не удалось, эфир отключили. Выслали их в двадцать четыре часа обоих (Камчатка ведь была погранзоной). Но в Москве шум поднимать не стали. Все-таки Лермонтов поэт разрешенный… По понятным причинам Битов в повести, которая писалась в 1964–1965 годах, этот инцидент не упоминает.
Извержение вулкана Толбачик. 1975–1976 годы.
– А как же Кушнер, его вдохновенное «Камчатка, новый наш Кавказ…», вам посвященное? Он разве на Камчатке не бывал?
– Нет, Саши там не было. Он впечатлился какими-то моими рассказами и написал. Рейн, конечно, приезжал – не прямо у меня работал, но с моей подачи в другой партии. В 1957 году, когда его из института исключили и нужно было армии избежать. Причем, будучи рядовым членом экспедиции, он на место назначения не летел, а плыл из Владивостока. Отсюда в позднейшем стихотворении, мне посвященном, «пиво, которое пили в Японском море». Вместе мы там не плавали, он плыл один, но увидел за нас обоих…
– Металл рений, с которым вы работаете, назван в честь великой реки Рейн. Что это как не очередной символ взаимодействия науки и творчества?
– Да, он действительно назван в честь Рейна, потому что был открыт в 1926 году немцами, супругами Ноддак. Это один из самых «молодых» элементов периодической таблицы, если считать до урана (о трансурановых элементах, открытых в лабораторных условиях, мы сейчас не говорим). Месторождение, открытое нами на острове Итуруп, зарегистрировано в 2002 году, а нашли мы рений десятью годами раньше.
– Каковы перспективы его добычи? Что мешает разработке месторождения?
– Рений – очень редкий металл. Он используется для авиационных и ракетных двигателей, а также для производства высокооктанового топлива. С 2009 года в Европе будет введен новый экологический стандарт для автомобильных газов, и рений потребуется для фильтров. А вот новейшие данные: в апреле прошлого года американские ученые опубликовали в авторитетном журнале «Science» сообщение о создании сверхтвердого материала. С применением нанотехнологий, на основе все того же рения… Цена на рений растет фантастически. Когда я привез образцы минералов рения на конгресс в Германию, нам сначала не поверили – считалось, что рений вообще не может образовывать соединений (кларк у него 10–8; скажем проще: золота в мире добывается в год до двух тысяч тонн, платины – примерно полторы тысячи, рения – всего сорок тонн). И соединение-то азбучно простое: ReS2. Такие простые минералы даже не в XIX, а в XVIII веке по большей части были открыты! А тут вулкан, как гигантский горно-обогатительный комбинат, выдает такое чудо. На обложке номера «Nature» со статьей об итурупской находке так и написано: «Mysterious mineralization». И дымящийся вулкан… Обычно рений получают как побочный элемент, по десятым грамма на тонну. Здесь же содержание от грамма до восьми, но не в руде, а в газе, который идет своим ходом – остается подставить трубу… Наши предприниматели после истории с «ЮКОСом» рассуждают так: «Чем выгоднее и прибыльнее предприятие – тем больше шансов, что государство приберет его к рукам». И их можно понять. А что в итоге? Есть уникальное месторождение, есть запатентованные технологии, цены на мировом рынке за два года выросли в пять раз. И спрос высочайший, и прибыли очевидные – зарубежные инвесторы рвутся. А отечественные «думают»…
– Еще один ваш проект – остров искусственных гейзеров в пойме Москвы-реки. Это осуществимо?
– Сейчас проект проходит утверждение. Идея такова: создать на острове в Нагатинской пойме парк с искусственными гейзерами и термальными источниками. Место отдыха и познавательный аттракцион. Моими соавторами выступают брат Александр Штейнберг, академик РАН Александр Мержанов и замечательный архитектор Александр Великанов.
– Читателям будет интересно узнать о вашем давнем замысле: экспедиции на гору Синай.
– Эта идея родилась из простого знания Торы. И в Исходе (Шмот), и во Второзаконии (Дварим) обращение Б-га к Своему народу с вершины горы Синай сопровождается явлениями, характерными для извержения: «Гора же Синай вся дымилась оттого, что Г-сподь сошел на нее в огне; и восходил от нее дым, как дым из печи, и вся гора сильно колебалась; и звук трубный становился все сильнее и сильнее».
– Что издает трубный звук?
– Газы, истекающие с высокой скоростью.
– Это единственное извержение, описанное в Торе?
– Не могу утверждать, но, скорее всего, вулканы имеют отношение к гибели Содома и Гоморры. Мы знаем другие извержения этого периода: вулкан Стромболи в Италии непрерывно извергается с XV века до новой эры. В XVI веке до новой эры произошло мощное извержение вулкана Санторин, с которым связывают гибель минойской цивилизации. Поэтому важно узнать, совпадают ли свидетельства Торы с научными описаниями (сейчас можно очень точно датировать извержения радиоуглеродным методом). Сколько лет вулкану на Синае? Какова сейсмическая активность окрестных территорий? И еще: возможно, извергался не Синай, а ближайший к нему вулкан этой группы. Все это необходимо выяснить – и, похоже, такая экспедиция, которая и стоит-то недорого (все уложилось бы в 150 тысяч долларов), обречена на успех. Надеюсь, для ее осуществления нам удастся найти спонсоров…
Извержение Ключевского вулкана. 1986 год.
– Вы не боитесь проверять откровение? Или это еще один из «подвигов Генриха»?
– Лишь один из научных проектов. Тот самый случай большого любопытства… Вообще говоря, подвиг чаще всего результат чьей-то ошибки, головотяпства или бездеятельности. В нормальной жизни не должно быть места подвигам. Это риск и даже, возможно, гибель.
– Тогда вернемся к вашему образу в повести Битова. Он написан приязненно и вместе с тем весьма иронично. Рассуждая в категориях подвига и поступка, Битов – похоже, не вполне осознанно – по существу приходит к дилемме «героизм и подвижничество» (Сергей Булгаков), известной еще по сборнику «Вехи». Вам есть что возразить другу-писателю?
– Возражать нечего, можно порассуждать. Подвиг – это решительный поступок в экстремальных условиях. Героизм предполагает подвиг, хотя в советское время возникло выражение «трудовой героизм» – ежедневный, день ото дня, труд на износ. Этой формулой, видимо, предполагалось заменить то, что Булгаков называл подвижничеством… Интеллигенция моего поколения была атеистически безграмотна – и на фоне постоянного страха, который ее сопровождал, героизмом становилась элементарная независимость. И здесь я тоже благодарен вулканам. Спускаться в кратер страшно. Но лишь до принятия решения (а принимается оно исходя из соотношения возможного результата и очевидного риска). Когда же решение есть и ты ему следуешь, для страха не остается места.
– Это близко словам Бродского о разрыве с навязанной государством системой ценностей. Мысль примерно следующая: когда только начинаешь уходить с орбиты, страшно; но когда отрыв осуществлен, страх уходит. Может быть, гений и герой не так уж непроницаемы друг для друга?
– Об этом говорит и сам Битов. В финале повести есть пассаж на тему «не слишком ли параллельно провел я эти две линии? На самом деле не такие уж сильные люди герои и не так обыденны те, кто их окружает».
– Однажды вы поддержали меня словами: «У каждого в жизни бывает свой тридцать седьмой год». Можете рассказать о вашем?
– Мой тридцать седьмой год пришелся на мое тридцатисемилетие, 1972 год. Как это обыкновенно и случалось, «по сигналу» из института я попал в поле зрения УВД. Раскрутилось уголовное дело, связанное с закупкой бензина для ходовых испытаний лунохода в 1969 году. Тогда, чтобы работы не были сорваны, пришлось купить «левый» бензин. Одновременно со следствием началось партийное дело, в котором фигурировало знакомство с Бродским, Некрасовым, Ростроповичем. Я видел служебное письмо, где об этом говорилось. В итоге – исключение из партии, увольнение и четыре года работы в котельной. В том же 1972 году ушла жена. Это было черное время. Но я даже научился извлекать пользу из вынужденной свободы. Например, можно было получать зарубежную корреспонденцию на домашний адрес и публиковать работы за рубежом – то, что не позволено Штейнбергу-ученому, не запрещено электрику Штейнбергу. Мой образ тех лет отразился в стихотворении Евгения Рейна «Никодим», опубликованном в «Метрополе».
– «Теперь он счастлив. Так покоен он. / Он присмотрелся к жизни и увидел, / Что светский раут, как и стадион, / Как и наука, – суеты обитель, / Набитая удельной пустотой, / Он перестал вздыматься над толпой…» Замечательные стихи. Вы думали об отъезде?
– Еще не успел получить письмо с предложением от американских коллег, а меня уже вызвали в КГБ и предупредили, что так просто не отпустят. В этой ситуации отъезд виделся наихудшим из вариантов. Было понятно, какие последствия ожидают моих близких – в первую очередь брата, который тоже занимался наукой.
– То есть во все времена есть нечто более необходимое, чем героизм?
– Конечно, и проступает именно это нечто. Когда умер Иосиф, я прилетел на похороны, а вот на сорок дней уже не смог. Что-то отвлекло: дела, работа с МЧС. И сейчас думаю: почему же я там не был… Что такого важного могло происходить? И ничего не могу вспомнить.
Мысль об этом разговоре возникла у меня летом 2005 года, во время приезда в Москву авторитетного, теперь – увы! – зарубежного, культуролога. В небольшом зале, полном желающих осмыслить свое существование, он задал провокационный вопрос: «С кем бы вы хотели встретиться в реальности? С гением или с героем?» Результат голосования поразил меня: весь зал желал встретиться с гением. «Это радует, – заметил выступавший, очевидно имея в виду изменение некоторых параметров сознания соотечественников. – Герой – фигура социальная и воплощает собой некие обязательства перед социумом. В то время как гений – непредсказуемая формула истинной свободы». И тогда я задумалась о том, что мы – поверх разного рода допущений – знаем о гениальности? Что дает поверхностный всеобщий интерес воплощенной единичности, ежедневно касающейся небытия? Кто из нас принял бы ее во всей полноте, задержал здесь? С другой стороны, часто ли мы встречаем героев? Людей, протягивающих руку? И вспомнила Генриха.
Ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
